Ночная диверсия - [11]

— Потом, Татьяна Андреевна, потом. Помолчите пока, — и вышел.

Таня ждала его с нетерпением. Вернувшись довольно скоро, он молча положил перед ней ведомость на оприходование ценностей, которые сдали рабочие. Это был официальный документ, согласно которому все собранное сдавалось в государственный банк. Просматривая ведомость, Таня обнаружила, что наиболее ценные вещи в ней не значатся. Шеремет, внимательно следивший за каждым ее движением, быстро написал на клочке бумаги: «Все правильно — остальное пополам».

Вздрогнув, Таня посмотрела на Шеремета. Он стоял перед ней, здоровый, в ловко перехваченной ремнем гимнастерке полувоенного образца и улыбался. И тут Таня поняла все. Ведь о том, что у нее пропали карточки, на работе не знал никто. Значит, выкрал их он — Шеремет. Выкрал для того, чтобы дать ей изголодаться, а затем за подачку, за плитку шоколада, за пачку маргарина сделать воровкой, превратить в соучастницу своих грязных комбинаций.

Он следил за ней, когда вчера ей стало плохо, решил, что пора действовать, что сейчас она готова на все, только бы иметь кусок хлеба.

Таня вскочила так стремительно, что Шеремет даже не успел отшатнуться, и наотмашь ударила его по лицу. Сотрудники конторы окружили их плотным кольцом. Главный бухгалтер осторожно взял Таню за руки.

— Ну что вы? Разве можно так? Что случилось? Объясните нам.

Шеремет затравленно озирался.

— Мерзавец! Какой же вы мерзавец! Товарищи! Он вор и негодяй, — звенящим голосом проговорила Таня и в нескольких словах рассказала сотрудникам о случившемся. Тогда главный бухгалтер, человек, известный на заводе своей необыкновенной вежливостью и мягкостью, широко распахнул дверь и сказал:

— Извольте убираться отсюда, низкий вы человек. — И вдруг крикнул: — Иди, иди! Или я тебя по морде ударю, паршивец.

И, несмотря на серьезность момента, многие рассмеялись. Слишком непривычно прозвучала эта угроза в устах маленького тщедушного главбуха.

Через неделю на завод сообщили, что судом военного трибунала Шеремет приговорен к десяти годам тюремного заключения, но, учитывая, его чистосердечное признание, тюремное заключение заменено отправкой на фронт, в штрафной батальон.

Вскоре и Шеремет, и все житейские невзгоды, и каменная усталость отошли в сторону. Поступил новый, срочный заказ для фронта. Коллектив завода работал с невиданным напряжением. По нескольку суток не выходили рабочие из цехов. Вздремнув тут же часок-другой, вновь становились к станкам.

Под Москвой наши войска перешли в контрнаступление. Долгожданное свершилось. Враг все дальше откатывался от Москвы. И люди старались вкладывать все силы, чтобы помочь тем, кто громил гитлеровцев, гнал их все дальше от столицы.

…Шеремета на заводе забыли быстро. Но Шеремет не забыл завод. Сидя в тряской теплушке, он угрюмо смотрел, как ярко пылает уголь в раскаленной докрасна чугунной печке. Сегодня он дневальный по вагону. Время далеко за полночь, и солдаты, несмотря на то, что старый, скрипучий, расшатанный вагончик бросает из стороны в сторону, крепко спят.

И только он, дневальный Кондрат Шеремет, бодрствует, оставшись один на один со своими тяжелыми мыслями. А подумать ему есть о чем. Он вновь и вновь возвращается в мыслях к Татьяне Самойленко, видит ее гневные, полные презрения глаза. И кажется, что огонь пощечины до сих пор пылает на лице. Кулаки его сжимаются так, что ногти глубоко врезаются в мякоть ладоней.

«Попалась бы ты мне в другом месте, святоша, -зло шепчет он, — с каким удовольствием я задушил бы тебя».

И даже этот сморчок главбух, и тот готов был броситься на него с кулаками. «Чистенькими прикидываются. А покажи им, как блестит золотишко, покажи, что с ним можно сделать, бросили бы все, как щенки бы мне пятки лизали». Кондрату Шеремету, каждая клетка которого была подчинена только одному стремлению к наживе, было непонятно и чуждо, что этой же жаждой обогащения не страдают другие.

До сих пор Шеремету в жизни везло. Закончив институт и будучи человеком не глупым, энергичным и изворотливым, он стал быстро продвигаться по служебной лестнице. Но работа инженера его не устраивала. Его собачий нюх на наживу подсказывал: хозяйственная работа -› вот где широкое поле деятельности для осуществления его планов.

Война застала Шеремета на должности начальника снабжения крупного харьковского завода. Такая должность его вполне устраивала. Нет, ему совсем не хотелось рисковать своей шкурой на фронте. Пусть воюют те, кто не знает, что можно взять от жизни, если у тебя голова, а не кочан капусты. А тут еще открылась эта золотая жила, о которой он так долго мечтал: сбор ценностей для государства. Вот где можно погреть руки! И надо же провалиться из-за какой-то паршивой девчонки.

Хорошо, что кое-что удалось увезти. Золото — везде золото. И Кондрат осторожно ощупал ватные брюки и куртку, где были тщательно зашиты некоторые ценные вещи.

После ареста его привели домой, чтобы произвести обыск. Но постоянный страх сделал его осторожным и изворотливым. Часть ценностей он зашил в старую ватную куртку и повесил ее в коридоре. Обыск длился долго. В квартире перевернули буквально все вверх дном, многое нашли. А куртка висела в коридоре, как заколдованная. И только раз дрогнуло сердце Кондрата, когда один из милиционеров, проходя мимо, похлопал по карманам телогрейки. Если бы кто-нибудь тогда взглянул на Кондрата, все стало бы ясным. Но на него никто не смотрел…