Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра - [5]

Но на все это Иржи Каплиржу из Сулавице недоставало глаз и ушей, ибо он замечал одних только евреев, которые встречались ему на пути. На Градском кольце один из них стоял в железном ошейнике у позорного столба. На прикрепленной к его груди табличке значилось, что он наказан за то, что «неоднократно и грубо нарушал правила рынка». Иржи Каплирж не удержался и высказал в лицо бедняге все, что думал о нем и его соплеменниках. Заодно он обращался и к Мойше с Айзиком – двум бероунским евреям, которых он знал.

– Эй ты, Мойша-Айзик! – кричал он. – Неужто и для тебя наконец настал день срама? Вот пришел бы сейчас твой Мессия да увидел бы тебя здесь, мало бы ты доставил ему радости!

А поскольку ему не отвечали, он двинулся дальше и на Малом Кольце[8] подцепил Петра Зарубу.

За мостом через Влтаву, в том месте, где расположен небольшой островок, они наткнулись на целую толпу евреев, которых под сильным конвоем, дабы никто не мог улизнуть, вели в церковь Марии Озерной. Там они должны были прослушать «еврейскую проповедь», которую читал на древнееврейском языке отец-иезуит, желая склонить их к крещению. Они брели как пьяные, потому что перед тем прибегли к старому испытанному средству, помогающему избавиться от проповеди: они бодрствовали двое суток подряд и теперь находились в таком изнеможении, что все как один должны были немедленно заснуть, едва опустившись на церковные скамейки.

– Там жиды, тут жиды, жиды сверху, жиды снизу! Кругом одни жиды! – злился Каплирж. – Они до того размножились, что скоро в стране их будет больше, чем христиан!

– Это – во власти Божией, – заметил Заруба, которому уже начинало изрядно претить, что его новый родич не умеет говорить ни о чем, кроме свинины, сала, яиц и евреев.

– В их многочисленности и богатстве, – продолжал тот, – я вижу печальный признак того, что Бог прогневался на нас, христиан. Заруба подхватил эту мысль и заострил ее по-своему.

– Возможно, – предположил он, – Бог поставил их перед нашими глазами как раз из-за того, что они еще необращенные – как зеркало для улучшения и просвещения нас самих.

– Знаешь что, иди-ка ты со своим просвещением куда подальше, а то я ненароком лопну от смеха! – крикнул Иржи полувесело-полусердито. – Евреи ведь приходят ко дворам нашей знати вовсе не для просвещения: они скупают там сало, масло, сыры, яйца, холсты, шерсть, шкуры, мелкий и крупный скот. Они платят, это верно: за один тюк шерсти еврей дает четыре гульдена. А если не платят наличными, то дают векселя и хорошее поручительство. И что же они привозят взамен? Позументы на ливреи их домашней прислуге, корицу, имбирь, гвоздику и мускатные орехи для господской кухни, шелковые ткани, флер и вуали для жен и дочерей…

– Вот видишь! – ответил Петр Заруба. – Это значит, что благодаря евреям процветает торговля.

– Но мой блаженной памяти отец, – гнул свое Иржи, – предупреждал меня: не надо ничего продавать евреям. И вообще, евреи пусть торгуют с евреями, а христиане – с христианами. Я крепко держусь этого совета всю свою жизнь. Эх, вот если бы только наверху, во дворце, сидели не такие тухлые счетчики! Скажи мне, Петр, куда уходит столько денег? Куда уходят доходы короны – все эти земельные контрибуции, окружные налоги, подати с дома, подушные, акцизы, судебные сборы, «пивные крейцеры», экстренные обложения? Куда утекают имперские деньги?

За разговором они и не заметили, как добрались до площади перед королевским замком. Как всегда, там царило большое оживление: повсюду сновали лакеи, канцеляристы, курьеры, конюхи, горожане всех сословий, клирики разных рангов, конные офицеры и пешие зеваки. У ворот стояли на часах лейб-гвардейцы в панцирях.

– Тебе надо спросить об этом у Филиппа Ланга, – заметил Заруба и показал на высокие окна замка. – Он ведь камердинер императора, а это значит, что у него есть рука в государственных предприятиях. Кому, как не ему, знать, куда утекают имперские деньги.

Иржи Каплирж остановился.

– Послушай, Петр! – перебил он родственника. – Нет ли у тебя желания составить мне компанию, пока я там наверху буду разбираться насчет моих сделок? Заодно и представлю тебя Иоганну Остерштоку, второму секретарю обер-гофмейстера. Это он платит мне деньги после того, как первый секретарь утверждает счета. Этот Остершток – весьма приветливый господин и к тому же четвероюродный брат моему отцу. Он не из тех, кто забывает о родстве, а потому можешь не сомневаться в том, что он пригласит нас обоих к императорскому столу.

– К императорскому столу? – перебил его Петр Заруба. – Меня – к императорскому столу?!

– Ну конечно же, Петр, если только ты пойдешь со мной, – объяснил Каплирж. – Правда, это только так говорится – «императорский стол». Мы будем обедать с господами офицерами лейб-гвардии. Остершток неизменно доставляет мне эту честь.

– Послушай, Иржи! – после короткого молчания сказал Петр Заруба. – Как давно Анна Заруба за твоим братом Индржихом?

– В пятницу после Благовещения исполнился ровно год, как они обвенчались в хрудимской церкви, – удивленно ответил Иржи.

– И за столько времени она еще не говорила тебе, что ни один Заруба из Здара не садился и никогда не сядет за императорский стол? Ты ничего не знаешь о предсказании великого Яна Жижки?