Ночи Корусканта 2: Улица теней - [22]

– Спиши все на несварение желудка, – бросила Ларант, – и смирись.

Глава 8

В Галактике существует два основных вида разума – хордовый и ганглионарный. Эволюция в силу панспермии и сходства условий обитания распорядилась так, что первым из них обладало подавляющее большинство разумных существ. Это были создания с поддерживающим скелет костным или хрящевым столбом, поверх которого располагался сгусток кортикальной ткани, способный со временем развиться в осознающий собственное бытие мозг. Были, конечно, и исключения. Хатты, например, по своей сути, были огромными беспозвоночными моллюсками: их децентрализованный мозг состоял из миллиардов соединенных между собой периферических нервных цепочек, пронизавших все тело. Но по большей части зарождающийся разум выстраивал позвоночный столб и располагал сверху серое вещество. Как правило, это приводило к тому, что в каждом теле было одно сознание, и Ден считал это решение здравым.

Ганглионарный разум был совершенно другим. Многие полагали, что речь идет о коллективном, или роевом сознании – сумме индивидуальных умов, думающих в унисон и приходящих к общему решению, – например, о деревьях баффорр с Итора или о двустворчатых моллюсках из мон-каламарского хранилища данных. Ден тоже так считал, но И-5 просветил его:

– Нет, это все примеры симбиотического интеллекта, или совокупности разумов. Ганглионарный разум – нечто совершенно иное. Это полная противоположность – разделенное сознание. Попробуй представить, что твои руки и ноги думают каждая сама по себе.

Ден постарался вообразить такое, но потерпел полный провал.

– В этом нет никакого смысла, – запротестовал он. – Даже хуже – в этом полно антисмысла!

И-5 вздохнул. Он был способен издавать этот звук весьма натурально, учитывая, что дроид не дышал и ему приходилось имитировать подобный шум механическим путем.

– Тогда поверь мне на слово.

– Да уж придется. Так ты говоришь, как эти – как их там – себя называют?

– Никак. Люди и остальные обычно зовут их цефалонами, что на старогалактическом попросту значит «голова». Им не нужны имена, а их сознание живет и воспринимает все в четырех измерениях.

 – Что за грандиозная бессмыслица! – отозвался Ден. – Но если отвлечься от…

Дроид предвосхитил его следующий вопрос:

– Они «видят» время – так же, как мы видим пространство.

– Вот как…

И-5 излучал почти безграничное терпение, словно родитель, пытающийся объяснить сложное понятие ребенку.

– Это значит, они не ощущают время линейно и односторонне, как большинство разумных существ. Они воспринимают события таким же образом, как ты осознаешь положение предметов в пространстве. Видишь там, позади тебя, припаркованный спидер?

Ден оглянулся:

– Да.

– Пусть это будет прошлое.

Салластанин нахмурился:

– Почему?

– Потому что он позади. Видишь этот мусорный контейнер впереди? Это будущее.

– Для тебя – может быть. Я все же надеюсь на лучшее.

– Какая удача, что мой корпус герметически запаян. В противном случае я треснул бы от смеха. – И-5 взял Дена за плечи и развернул. – Следи за моей мыслью. – Он указал на спидер. – А теперь это – будущее, а мусорный контейнер – прошлое. Понятно? Они представляют пространство и время как четырехмерное гипермногообразие. На самом деле, все просто.

– За что ты меня так не любишь?

Салластанин пытался вообразить себе все это, и не раз, но концепция была для него слишком дикой. Цефалон, бесспорно, был самым иным из всех инородцев, что ему встречались; а уж для того, кто провел столько времени на передовой в РЕМСО и за неделю узнавал как облупленных больше чуждых форм жизни, чем большинство за год, это что-то да значило.

Но по одному вопросу у них царило взаимопонимание: они оба знали, что цефалон был готов помочь другим бежать от репрессий. Следовательно, время от времени с его заморочками надо было мириться.

Но из этого не следовало, что Ден должен был радоваться подобной перспективе.

* * *

Дела обстоят отвратительно, сказал себе Ханинум Тик Ринанн. Как печально, что он дошел до такого жалкого состояния. Зависеть от такого благодетеля-человека, как Джакс Паван, было и без того унизительно, но куда мучительнее было ему завидовать. Когда-то баут – непереводимое на общегал эломинское понятие, сочетание твердого самообладания и беспардонной наглости с налетом холодного веселья, – одел его душу в непроницаемую броню. Теперь эта броня трещала по швам. У него не было будущего, он не мог ни к чему стремиться, не знал, за какой звездой следовать. Он оказался на дне.

Нет, не оказался. Все было хуже – он сам туда опустился.

Так было не всегда. Когда-то, еще недавно, Ринанн обладал властью. Его слово открывало двери, а то и закрывало их, заточая врагов его господина. Возможно, его хулители были правы: у него самого не было настоящей власти, он был лишь бледным отражением славы своего повелителя – как планета отражает свет солнца. Возможно. Но есть планеты, которые отражают тусклый свет красного карлика, а есть и те, что отражают ослепительную лазурь гигантского бело-голубого звездного горнила. А если забыть о Палпатине, ни одна звезда не светила так ярко на небосклоне Империи, как звезда Дарта Вейдера.