Ночевала тучка золотая... - [7]

– «…Без божества, без вдохновенья…» – так же спокойно, в тон Алеше сказал Антон. – Пошли, Люся. Союз актеров с медиками не удался.

Но Алеша преградил им дорогу:

– Нет уж, уйдем мы с Соней. Мы и забрели-то сюда случайно. А у вас дела. Соня, за мной!

Соня с безразличной покорностью двинулась за Алешей. Нонна пошла проводить их до дверей и надолго задержалась в прихожей. Оттуда доносился горячий прерывистый шепот… Все трое спорили. Но, вернувшись, Нонна сделала вид, будто ничего, ровным счетом ничего не произошло.

– Поговорим о нашем спектакле? – сказала она.

– Поговорим, – согласился Антон.

5

Через несколько дней пьеса была найдена, одобрена, роли распределены. Начались репетиции.

Как и у знаменитой балерины Марфы Мироновой в пору ее юности, репетиции на сцене шли по ночам. Малая сцена училища была перегружена, а большую предоставляли только для дипломных спектаклей.

К подготовке самостоятельного спектакля студентов руководители училища отнеслись недоверчиво и равнодушно. Никакой помощи не было.

В спектакле участвовали всего пятеро, среди них – Нонна и Люся. Режиссировал, конечно, Антон.

Пьеса эта под названием «Ночь и день» когда-то ставилась многими театрами, потом сошла со сцены и теперь была вовсе забыта. Антон откопал ее в театральной библиотеке, долго и громко восхищался ею, цитировал ее своим однокурсникам, педагогам, знакомым, искал режиссерские приемы – словом, вступил на путь той не знающей отдыха жизни, какой живут счастливцы, влюбленные в свою профессию.

В половине девятого утра Антон являлся на лекции по истории театра, по литературе, по историческому материализму или французскому языку. Он танцевал вместе со всеми мазурку, испанский танец, делал этюды, ходил в студенческую столовую, ел невкусные обеды, спал, читал, развлекался. Но кроме этой обычной жизни, теперь появилась еще и другая. Он жил судьбами героев спектакля, над которым работал. Жил в сюжете, в образах, в тембре актерских голосов, в костюмах и в декорациях, которых еще не было, но которые он придумывал.

Антон раздваивался. И его вторая жизнь была во много раз интереснее первой. Она стала для него основной. Остальным он занимался рассеянно, по обязанности. Не дообедав, он мчался в училище. Садился в зрительный зал и представлял себе будущую премьеру. Нет, не успех, не аплодисменты, а судьбы героев. Он забывал, что не успел дообедать, и в этот день уже больше не появлялся в столовой.

В училище Антон был очень заметен. Нонна всем прожужжала уши о том, что он гениален. И некоторые, не имея никаких оснований, поверили этому, другие просто посмеивались, а третьи с любопытством приглядывались. В зависимости от характера. Однако разговоров о нем было много. Говорили, что приехал Антон из Сибири, что там он ездил на нартах, впряженных в собачьи упряжки, ходил в оленьих унтах, вышитых бисером, и хоть пишется русским, на самом деле не то эвенк, не то бурят. Еще говорили, что Антон болеет какой-то странной болезнью и скрывает это от всех. А в последнее время все эти слухи перекрыла новая весть: Антон влюблен в Люсю и ради нее затеял спектакль «Ночь и день».

Сам же Антон ни о чем никому не рассказывал. На вопросы отвечал шутками и жил как во сне своей двойной жизнью. А в Люсю он и правда влюбился… Любовь эта вошла и в его вторую жизнь тоже, потому что он не мог еще дать себе отчета, в кого он влюбился: в Люсю Бояркину или в Марту из спектакля «Ночь и день».

Люся, конечно, все сразу почувствовала… Она, как и Антон, жила такой же раздвоенной жизнью немногих счастливцев, но в ее вторую жизнь – в мир мечтаний и богатейших чувств – Антон, увы, не вошел. В те мгновения, когда из мира мечты она ненадолго опускалась на землю, она улыбалась Антону, радовалась ему, но, поднимаясь ввысь, тотчас же о нем забывала.

Люся готовилась к экзаменам. Она сидела в читальне. Рядом, сладко посапывая, положив голову на книгу, освещенную настольной лампой, наслаждался безмятежным сном незнакомый студент, и, глядя на него, тоже хотелось закрыть глаза и положить голову на книгу. Чтобы превозмочь это состояние, Люся стала писать письмо.

Дорогая мама! – писала она. – Пишу Вам и представляю себе, как сидите Вы в своей комнате-кабинете за столом и перечитываете письма и телеграммы, присланные с разных концов страны от Ваших сыновей и дочерей.

Люся полезла в карман, достала платочек, торопливо вытерла глаза, высморкалась и снова склонилась над бумагой.

Что значит возраст! Раньше я любила Вас, но не понимала, какая Вы удивительная, наша мама! А сейчас вот написала про Вашу комнату-кабинет и заплакала. Я подумала: есть ли еще на белом свете такой директор детского дома, который отказался от квартиры и живет тут же, в детском доме, чтобы ни на день, ни на час не оставлять детей своих?! Такими бывают только родные матери… Так у кого же, как не у Вас, должна гореть на груди Золотая Звезда Героя Социалистического Труда?

Дорогая мама! Поздравляю Вас с великой наградой! Я как прочитала об этом в газете, мне так сразу светло стало, так радостно.

Люди, которые не знают нашего детского дома, часто жалеют меня. «Сирота!»