Ночь волчицы - [8]

В рядах воинов раздался одобрительный гул.

— Не хочу вас обманывать, — снова заговорила Алеа, — но наверняка будут новые жертвы. В наших рядах и среди врагов. Но я хочу дать вам обещание. Единственное обещание. Я не успокоюсь, пока на острове не восстановится мир.

На этот раз послышались радостные возгласы. Некоторые выкрикивали ее имя, другие — имя Самильданаха.

Алеа подняла руку. Тут же воцарилось молчание.

— Я не хочу, чтобы вы звали меня Самильданахом. Вы не армия Самильданаха. Я Алеа, дочь Фелима и Дочь Земли, и отныне это войско будет войском Земли. Вы — воины Земли!

— В путь! — подхватил Эрван.

Бойцы разом двинулись вперед, движимые единым чувством и новой надеждой. Тут и там в рядах пехотинцев поднялось знамя Алеи. На нем виднелся ее символ — две руки, прикрывающие сердце и корону, вышитые красным цветом на белом фоне.

Юный Аль'Даман, прежде чем тронуть свою лошадь, бросил взгляд на девушку, которую любил. Алеа уже умела разговаривать, как настоящий военачальник. С каждым днем зрелость ума проявлялась в ней все сильнее, не переставая поражать ее спутников. Ее притягательная сила росла по мере того, как тревожные мысли все больше затуманивали ее чело. Она была строга и красива, и молодой магистраж надеялся, что однажды сможет сказать ей о своей любви при других обстоятельствах, со спокойным и свободным сердцем. В мире наступит спокойствие, и тогда они смогут жить вместе. Просто жить, как два любящих существа. Но для этого нужно было еще подождать. Он двинулся в путь и вскоре догнал Кейтлин и Мьолльна. Они ехали верхом перед строем солдат, держа путь на восток. Алеа и Фингин держались в стороне. Со вчерашнего дня они так часто говорили друг с другом, что даже любопытному гному прискучили их речи, и он был рад их больше не слышать.

Лошадь Алеи шла рядом с конем друида. Какое-то время они молчали, потом, когда солдаты ушли вперед настолько, чтобы можно было говорить без свидетелей, они возобновили беседу.

— Фингин, ты думаешь, я поступаю правильно, обманывая этих людей?

— Ты их не обманула, — удивился Великий Друид.

Алеа натянуто усмехнулась:

— Я говорю им о мире, когда нас ждет долгая война. На этом острове у нас одни враги, я не знаю, как избежать множества жертв. Я стала обманщицей среди лжецов.

— Но мы идем сражаться ради мира, — возразил Фингин.

— Те, кто устраивает войны, всегда так говорят, верно? Это их любимое оправдание. «Если мы хотим мира, придется пережить войну».

Друид вздохнул:

— У тебя хватило мужества сказать им, что будут новые жертвы. Это хорошо, что ты знаешь, что другого выхода нет.

— Это правда?

— Если ты не думаешь, что война, какой бы ужасной она ни была, одна способна наконец восстановить на острове мир, зачем же ты ее объявила и зачем тогда пополнять ряды воинов?

Алеа пожала плечами.

— Наверное, чтобы выиграть время, — пояснила она, — я же не говорю, что знаю, как поступить, я говорю, что ищу выход.

— Создать настолько мощное войско, чтобы другие его боялись и не отважились затеять войну? Победить врага угрозой?

— Это подействует не надолго. Всегда найдется кто-нибудь, кто создаст войско еще сильнее. И потом, мощное войско не решит вопросы, а всего лишь позволит о них не думать.

Фингин кивнул. Оба ненадолго умолкли, слышался только стук копыт, топчущих гаэльскую землю.

— Знаем ли мы на самом деле, кто наш враг? — нарушил молчание друид. — Какие битвы нам предстоят?

— Думаю, их будет две, — тут же ответила Алеа, словно ждала этого вопроса. — Первый бой должен вернуть мир на этот остров. Или, точнее, принести новый мир. Тот мир, что был раньше, не мог дольше держаться. Война, раздирающая Гаэлию, — это война за веру и за землю.

— По-моему, это справедливо, — ответил Фингин. — Война за веру против христиан…

— Нет, — перебила Алеа. — Не против христиан, а между епископами и друидами. И те и другие вовлекли народ в войну. И никак иначе.

— Но ведь идет война между христианами и теми, кто верит в Мойру — возразил Фингин.

— Я не верю ни в Бога, ни в Мойру, Фингин, но я не хочу воевать с теми, кто верит в то или другое, я уверена: места хватит всем.

— Ты не веришь в Мойру? — воскликнул Фингин.

Он смотрел на Алею, вытаращив глаза. Но, похоже, она говорила искренне и уверенно. И тогда он вспомнил, что сказал ему Киаран, когда они с ним и Аодхом ездили в Провиденцию с поручением от имени Сай-Мины. Великий Друид сказал так: «Решает не Мойра, а люди». Он помнил, что эти слова тогда потрясли его и в то же время заставили задуматься…

— Хочешь, скажу, в чем смысл второго пророчества? — спросила Алеа, не отвечая на вопрос друга.

— А здесь есть какая-то связь?

— Да. Помнишь, в первом пророчестве говорится, что я Самильданах, значит, после меня больше не будет Самильданахов?

— Да. «И эта женщина будет последним Самильданахом», что-то в этом роде…

— Так вот, второе пророчество говорит, что если я пойму смысл Мойры, после меня Мойры уже не будет.

Фингин озадаченно покачал головой:

— Кажется, я не понял…

Алеа улыбнулась:

— Я тоже. Во всяком случае, не совсем. Я сказала тебе, что ни одно из двух последних пророчеств не сбылось, и вот доказательство, что я пока по-настоящему не постигла смысла Мойры. Но это не все. В третьем пророчестве сказано, что если я пойму смысл саймана, то он исчезнет.