Ночь упавшей звезды - [26]

Не отрываясь от моих губ, Мадре совладал со шнуровкой и, запустив руки под рубашку, обнял меня, горячо и сильно. Оставив в покое губы, он со стоном припал к моей шее.

Элвилиночка несколько минут, остолбенев, смотрела на этакое, потом грохнула кувшин с глинтом и выскочила за дверь. Звингард усмехнулся под нос и вышел следом.

Что-то упало?.. Гори все ясным пламенем! Мне не было дела ни до чего, кроме мужчины рядом со мной. И... пожалуй, слишком много на него надето... надо исправить. Смеясь, бранясь, плача от боли в руке, я сорвала с него лишнее -- насколько вышло среди объятий и поцелуев.

Мадре слегка вздрогнул от грохота, скосил глаза в сторону двери и растерянно произнес:

-- Твой глинт... пропал.

Но через минуту уже забыл и про глинтвейн, роняя меня к спинке кресла и освобождая от остатков одежды.

Я скользнула ладонью по его волосам, потом по щеке и шее, спускаясь к плечу... почувствовала, как напряжено его тело... как тяжелеет дыхание... прижалась сильнее... мед и горечавка, боль пополам с нежностью... и мир в осколки...

Поток длинных белых волос опустился мне на лицо и смешался с рыжими прядями. Преграды между нами рухнули. И на лице мужчины, ошеломленном и счастливом, ясно виделось, что меня, ставшую в мгновение единым целым с ним, он не отдаст никому. В момент наивысшего откровения он пристально посмотрел мне в глаза и подумал, что я это тоже понимаю. Мадре улыбнулся и нежно отер мой вспотевший лоб.

Я пошевелилась. Рука снова заболела, искусанные губы пересохли, и сильно хотелось пить.

Он словно почувствовал, потянувшись к столику, налил в кубок воды. Вновь устроился рядом и, ласково убирая волосы с моего лба, поднес напиться. Потом окинул меня взглядом и улыбнулся:

-- Ты не замерзнешь?

-- Да, сейчас, -- я, смутившись, опустила глаза. Поискала на полу одежду и медленно натянула на себя. -- Спасибо.

Мне было неловко. Я не знала сейчас, что делать и что говорить. Страсть отхлынула, и мне было больно, что больше уже не будет ничего. Кто я для мевретта: давняя, внезапная прихоть... будущий враг... вряд ли что-то большее.

Элвилин встал, не спеша оделся и повернулся ко мне:

-- Что-то не так? -- он обнял меня за плечи. -- У тебя сейчас было такое лицо...

-- Н-нет, все хорошо, господин мевретт. Спасибо.

Мадре нахмурился:

-- Послушай. Я тебе не господин мевретт. Меня зовут Одрин. И отныне и навсегда для тебя я буду Одрин. Пожалуйста, не нужно делать из меня бездушное чудовище... -- он осторожно чмокнул меня в ухо.

-- Я не делаю из вас бездушное чудовище, Одрин, -- я повернулась к лилейному. -- Но вы же сами понимаете, что это... -- я хрипло откашлялась, -- что сказка не может... осуществиться. Но эта ночь... я буду с тобой, если ты хочешь.

-- Я хочу, -- элвилин серьезно посмотрел мне в глаза. -- Я не просто хочу. Я по-другому уже не сумею, -- он вздохнул и провел пальцем по моей щеке:

-- И давно ты перестала верить в сказки, девочка?

Мне захотелось крикнуть: "С тех пор, когда услышала от кого-то: "Твоя любовь -- это болезнь", -- и в меня словно ударила молния"... Но ведь если сказки нет -- это не значит, что ее нет вообще, просто ее нет для меня...

-- Я не... а впрочем, для тебя... для вас наши годы -- пустяк... но мне... Нет, не лгите мне так, а то я поверю, и... -- я раненой ладонью замахнулась по поручню кресла. Чтобы отрезвить сумасшедшую голову, чтобы перестать надеяться.

-- Для меня твои годы -- не пустяк... -- Мадре перехватил мою руку. Поднес к губам и начал осторожно целовать по очереди пальцы. -- Ты не знаешь... Долгая жизнь -- это проклятье... лучше уж так, как вы -- мимолетно, но прекрасно... бабочкой над огнем.

Я горько рассмеялась, не пытаясь освободиться.

-- Ничего прекрасного в этом нет... сперва надежда, а потом боль, болезни, старость... Я... не хочу об этом, -- я покачала головой. -- Хочу, чтобы огонь горел. И молнии... не могли до нас добраться... И напиться хочу до тошноты, чтобы не чувствовать ничего.

-- А ты думаешь, что напиться -- лучший выход? -- Одрин взял в ладони мое лицо и стал нежно целовать мокрые ресницы. -- А молнии? -- он уложил мою голову себе на плечо, -- они не доберутся. Я обещаю.

Ну что еще остается? Только сдаться на волю этого мужчины, непробиваемого, как стена... и самой его целовать, взахлеб, доверчиво, отважно.

Он улыбнулся и спросил:

-- А тебе здесь удобно? Если хочешь, пойдем ко мне, там уж точно никто без разрешения не войдет.

-- Пойдем, -- сказала я, не размыкая рук.

Одрин рассмеялся, легко подхватил меня на руки и вышел в коридор.

Глава 6.

В открытое окно неимоверно дуло -- наполовину сорванная массивная портьера была отдернута, распахнутая рама, ощерясь остатками стекла, ритмично хлопала. Шум льющейся с неба воды заглушил шаги мужчины, внесшего меня в кабинет. Я, все еще до конца не придя в себя, подумала, что к этому безобразию со шторами имею весьма непосредственное отношение, и изобразила полнейшую непричастность, на всякий случай закрыв глаза. Почувствовала, что меня сажают в кресло, со странной смесью сожаления и облегчения разомкнула руки и осторожно глянула на Одрина из-под ресниц.