Ночь Стилета - [31]

«Черт, ведь это совсем не война, — мелькнуло в голове у Стилета, — совсем не война. Ведь это должна была быть свадьба».

— Я помогу тебе, — нежно проговорил Стилет, и его голос не дрогнул, и, наверное, в нем даже не прозвучало ноток трагизма, лишь чуть больше какого-то еле уловимого тепла и мгновенная светлая улыбка, преобразившая лицо Игната перед тем, как он передернул затвор автоматического пистолета. Но Стилету не пришлось спускать курок браунинга бельгийского производства. Глаза Коли Глущенко закатились, жестокий Бог наконец сжалился над ним и позволил ему умереть.

ГОСПОДУ НРАВИТСЯ, КОГДА МЫ СТРАДАЕМ?

…Убийцы начали уходить через дальнюю часть ограды, ту, что почти примыкала к лесу. Стилет бросился туда. Ему надо было достать хотя бы одного из них. Ему был нужен один живой киллер… Ему необходимо знать, кто устроил эту кровавую бойню.

И тогда случилось нечто странное. От дальней части ограды по нежданным гостям кто-то открыл прицельный огонь. Киллеры, отстреливаясь, бросились назад, пытаясь смешаться с толпой гостей. Эта перестрелка не успела даже завязаться, когда Стилет почувствовал, что по его левой руке словно ударили кувалдой. Следующее мгновение он не ощущал руки — золотой хронограф Лютого оказался расплющенным в том месте, где к часам крепился браслет.

Возможно, пуля прошла вскользь, а возможно, это часы уберегли руку Игната.

Неужели они оказались настолько противоударными? Но на подобные размышления Стилету уже не было сегодня отведено времени. Что-то мгновенное и жалящее прошло сквозь его грудь. Вдруг сразу же стало как-то холодно. И где-то существовал уют, в котором можно укрыться. Игнат слышал оглушающие звуки выстрелов, крики «Лежать, падла!», а потом все начало уходить, пока не стало далеким и чужим. Все осталось где-то снаружи и звучало тише, невыразительнее и вряд ли теперь имело к нему какое-то отношение. Еще какой-то голос: «Игнат, Игнат!» — звал его, но Ворон не мог определить, где звучал этот голос — там, снаружи, в мире, который теперь казался лишь просто выдуманным, или где-то здесь, внутри, в невесомых объятиях уюта, куда он теперь уходил, куда он сейчас падал. А потом тьма обступила его со всех сторон и уже больше не было ничего.

Часть вторая СЧЕТ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

1. Вести из Батайска

Подполковник Валентин Михайлович Прима включил электрический чайник корейского производства и снова стал просматривать разделы аналитической справки, подготовленной его сотрудниками. Собственно говоря, это не была итоговая аналитическая справка по отчетному периоду, скорее так, предварительные наброски. И по сравнению с другими отделами у Примы дела обстоялиполучше, статистикараскрываемости выгляделавполне удовлетворительной. Приме наконец удалось призвать свою «молодежь» к порядку, и оперативно-поисковые дела, которые вели его сотрудники, были приведены в надлежащий вид: все в полном ажуре — корочки с приклеенными номерами, внутри подшиты необходимые бумаги; Приме не придется краснеть при ближайшей проверке.

И лишь два дела висели мертвым грузом — серийный маньяк, сначала убивающий, а потом насилующий свои жертвы, и дело по убийству гражданки Александры Афанасьевны Яковлевой в ванной комнате собственной квартиры. И конечно, с первым делом обстояло значительно сложнее. Прима шел за маньяком, он почти «уловил» его, удалось подойти к нему очень близко, но тот, словно почувствовав сжимающееся кольцо, затаился. Он не давал о себе знать больше года, возможно, просто покинул пределы области, и, честно говоря, Прима даже успокоился. А потом он появился снова. Три молодые женщины за три месяца. Действует как часы.

Две — совсем еще девчонки: одна была найдена на запасных путях за железнодорожным вокзалом, вторая выпивала со сверстниками на чердаке девятиэтажного дома, повздорила с ними и ушла. Домой не вернулась. Тело было найдено кинологами с собаками, что удивительно, тоже недалеко от заброшенной железнодорожной ветки. Третьей жертвой оказалась замужняя тридцатилетняя женщина, удушенная и изнасилованная в двух шагах от собственного дома.

Он вернулся и где-то бродит в ночи, совсем недалеко от Примы, и он снова затеял свой кровавый маскарад. Что связывало его с железной дорогой, неизвестно, хотя Примина «молодежь» разрабатывала несколько версий, но факт оставался фактом — семь из двенадцати его жертв были найдены вблизи стальных магистралей. Что позволило той же «молодежи» прозвать его Железнодорожником.

Однако связывать дело Железнодорожника и убийство Александры Афанасьевны Яковлевой Прима бы не торопился, хотя такие мнения и имелись. Аргументы о схожести почерка, чрезмерной жестокости и прочее не выглядели для Примы вполне убедительными. Хотя многим хотелось, чтоб это было именно так. Просто спихнуть дело об убийстве никому не нужной шлюшки, приплюсовав ее к жертвам Железнодорожника — делу, не только нашумевшему по всей области, но и дошедшему до главка и центральных газет, — и одной проблемой меньше. Оно понятно — улучшается статистика, в деле Железнодорожника может раствориться многое. На оперативном совещании в понедельник девяносто процентов времени было отдано именно ему: им занимались территориальные органы, и дело затребовало к себе управление. Все были поставлены по стойке «смирно». Но что-то не давало Приме покоя, что-то не сходилось, и в деле об убийстве гражданки Яковлевой что-то было не так. Прима отпахал на следственной работе не один десяток лет, поседел на этой службе и заработал кучу болячек, которые самое время лечить, но все же чутье еще не подводило старого волка. И он не стал бы дело Железнодорожника и дело гражданки Яковлевой валить в одну кучу. Все-таки не стал бы.