Ночь - [23]

«Глупости, — сказала я себе, ложась на спину и следя краем глаза за синими сполохами Маяка. — Бельчонок не кошка и не пёс. Он лесной зверь. Даже если он в жизни не видел ни одного человека, он воспримет тебя как угрозу, а твою еду — как попытку подкупа. Он не вернётся».

С этой невесёлой мыслью я провалилась в беспамятство. Внутренний будильник сработал через три часа, когда огонь начал угасать. Поёживаясь от холода, я опёрлась руками о землю и начала вставать. И была очень удивлена, когда из-под бока пулей вылетел пушистый комок, держа курс к лесу. Ничего не понимая, я смотрела вслед бельчонку, который исчез в темноте. Даже не придала этому особого значения: уж больно хотелось спать. Я сгребла в охапку оставшийся хворост и пихнула на угли. Заснула, не успев коснуться щекой рюкзака.

Наступило «утро». Как всегда, в момент пробуждения я испытала горькое разочарование. Остатки костра тускло светили, холод кандалами приковал тело к земле. Желудок мелко дрожал. Ночь продолжалась. Но сегодня было ещё кое-что, вносящее частичку тепла в замороженный ум. Я вспомнила о бельчонке и его повторном визите. Кто знает, может, он и сейчас находится рядом со мной, ожидая, когда новоявленная богиня кинет ему порцию съестного? Я повернула голову вправо. Ничего — только дорожная пыль под носом и камни. А если влево…

Бельчонок был здесь. Еле видимый в сумбурном сиянии, он сидел неподалёку, уставившись мордочкой на меня. Я растянула засохшие губы в подобии улыбки, зная, что если зверёк и увидит её, то не оценит.

— Привет, — сказала я, не найдя ничего лучше. Он вздрогнул, напрягся… но убегать не стал. Ободрённая этим, я присела. Бельчонок сидел на месте. Я открыла рюкзак и снова достала давешний хлеб. Было темновато, но зажечь фонарь я не решилась, чтобы не испугать зверька. Отщипнула новый кусочек, я бросила его вперёд. На этот раз бельчонок среагировал быстро, подскочив к еде, и начал есть хлеб прямо на месте, не утруждая себя перетаскиваниями. Пока он был поглощён этим занятием, я взяла фонарь и включила его, направив луч в другую сторону. Он не обратил на это никакого внимания. Я поднялась и сделала подобие утренней зарядки, чтобы размять затёкшие мышцы, и всё это время бельчонок находился рядом. Он не ушёл.

Глава 12

В детстве у меня была книжка-раскраска, которую я любила особенно. Тоненькая, с жёлтой обложкой. На её страницах жили черно-белые звери, ждущие, пока карандаш не наполнит их контуры сочными оттенками. Художник рисовал с душой — даже не будучи закрашенными, животные выглядели так, словно вот-вот спрыгнут с бумаги в твою комнату. Каждый зверь имел своё имя; внизу страниц были стишки крупным шрифтом, забавно описывающие зверей. Я не раскрасила книгу полностью — может быть, не хотела своей мазней разрушить стройный мирок книги, а может, просто поленилась. Во всяком случае, тамошняя белка так и осталась в виде черно-белого контура. Стишок я могла процитировать наизусть:

Белка Киппи — прыг и скок,

Как на кронах ветерок.

Ей конфет ты не давай,

Лишь орешком угощай.

Вполне естественно, что своего нового дружка я нарекла Киппи. Всё, как полагается — даже спросила разрешения называть его так, и, не получив возражений, представилась сама. Киппи внимательно слушал, ушки торчали вверх. Казалось, он был готов слушать бесконечно, и я с удовольствием воспользовалась его вниманием, пересказав всю свою историю от «А» до «Я». Иногда мне казалось странным, что я вот так иду и с увлечением разговариваю сама с собой. Как ещё называть эту беседу — ведь бельчонок следовал за мной по краю леса на почтительном расстоянии, и видеть его я могла, только когда ловила его в луче фонаря. Ему не нравилось: он тут же улепётывал назад, зажмурив глазки. Да и потом, разве может бельчонок понять смысл моего сбивчивого повествования? Я понимала комичность ситуации, но мне нужно было выговориться после двух недель молчания. Я боялась, что если прерву своё красноречие хотя бы на минуту, то осознаю нелепость действа и не захочу продолжать.

— … понимаешь, Киппи, я не могла остаться дома. Я же рассказывала тебе о монстре, который прятался возле моего дома? Ну вот. Думаю, он и сейчас там ошивается, может быть, подыхает с голоду. А ты как думаешь?

Я обернулась и посмотрела в темноту. Ухо уловило едва слышный шорох на краю дороги. Киппи был со мной согласен.

— Здорово, Киппи. Так о чём я говорила…

Я болтала, и болтала, и болтала. Даже когда язык устал и челюсть начала ныть, не умолкала — жаловалась бельчонку на холод и на Маяк, приближающийся слишком медленно, на Тейлора Гранта, который развивал прямо-таки спринтерскую скорость, не давая мне догнать его. Прервалась только во время трапезы — мне достался пакетик чипсов с несколькими глотками колы, а Киппи — хлеб и вода, налитая в колпачок. На этот раз он расположился ко мне гораздо ближе, но потрогать его я не решилась. Уж слишком недоверчивым был взгляд, которым пушистый зверёк то и дело награждал меня. Оставалось любоваться пирующим бельчонком и упиваться ощущением пребывания в кой-какой компании. Шерсть у него на спине была тёмно-бурого цвета. На груди белело пятнышко, которое привлекло мой взор вчера вечером. Остроконечный носик, живые глазки — и уши, которые нравились мне особенно. Так и хотелось прикоснуться к ним, приласкать, погладить.