Ночь на январские сементины - [5]

Распять и забросать пригоршнями огромных пауков! Чтоб медленно умирал от страха и щекотки… Или лучше одеть в свинцовую тогу и оставить на солнышке, а под свинец — червей, побольше червей запустить, чтоб заживо ели, и мочу свою пить заставлю из раскаленного кубка… И небольшую жаровню под ступни, чтоб веселей было, и еще кое-куда горячую трубочку загнать… сквозь нее — кипящее масло… каплями, каплями… Пусть почувствует, каково над несчастной вдовой издеваться.

О, с каким бы удовольствием я устроила бы эту казнь самому Калигуле. И подумать боязно, а сладко, сладко… Дали бы мне раскаленные щипцы — что бы я с ним делала! О боги, что бы я с ним делала!

Многих, ох, многих в Риме настигнет месть моя. Кое-кого уже настигла. Вот и с Тимидом, считай, разделалась. Я ему покажу вознесение Друзиллы. Нечего всяким шлюшкам на небе делать, нечего. Пусть теперь сам куда угодно возносится.

Ловко я навела Калигулу на тимидову невестку, эту чистоплюйку Туллию. Пусть попробует вывернуться — ничего не выйдет, никто еще от влечений Цезаря так просто не отделывался.

А может быть, после открытия завтрашних игр Калигула немного размякнет, такое с ним бывает, раньше бывало… Нет, он не откажется скрестить Инцитата, но отчего же обязательно со мной? Пусть конь сам проявит свою божественную волю, сам выберет предмет своей страсти…

О боги! Благодарю, что вы надоумили несчастнейшую из падчериц своих! Прекрасная идея, клянусь небесным покровительством, прекрасная идея!

Итак, раздадим на следующем ночном пире всем знатным красавицам по пригоршне отборного пшена. У кого станет брать пшено златокопытый, той и суждено, той и суждено… А уж подходящей мази я у Сульпиции добуду, живой ей не быть, если в миг такую мазь не изготовит. И тогда Инцитат за десять стадиев меня обойдет…

Все-таки умница ты, Цезония, — разве такую судьбу должны были определить тебе боги! Нет справедливости ни на небе, ни на земле. У каждого для себя своя справедливость — только сумей настоять на своем, не отступить, не растеряться. А общая справедливость — глупая выдумка греков, потому от них и отвернулись бессмертные боги.

Сумею ли я стать когда-нибудь его женой? О, Рим дорого заплатил бы за все насмешки над будущей супругой принцепса, много голов собрала бы я с римских улиц и площадей. А потом, через несколько лет, отправила бы к Плутону и своего безумного Цезаря — пусть сливается с Юпитером, пусть блудит там, на небе, с Друзиллой, то есть с Пантеей, пусть делает, что хочет, лишь бы подальше отсюда.

Можно было бы и сейчас с ним разделаться, гадок он мне, до чего же гадок… Но боюсь, ох, боюсь — столько ненависти бушует вокруг, столь многие не могут простить мне возвышения, дурного, как они считают, влияния на Цезаря. В лучшем случае, сенат тут же вышлет меня по закону о прелюбодеянии, а в худшем, о худшем и думать не хочется… Нет, без Калигулы мне не выжить. Клавдия я не соблазню, ибо он тупее самого тупого из италийских волов, да и пуще огня боится своего племянника. А может, он просто хитер, как Меркурий, действительно хитер — не чета всем остальным, ведь, пожалуй, он единственный из калигуловой родни, кто не испытал казни или изгнания. Значит, хитер и осторожен, побоится приблизить меня, да и Мессалина не позволит. Валерий Азиатик? Он силен, но вряд ли станет рисковать ради поблекшей и трижды опозоренной любовницы Цезаря. Да и попробуй я сейчас искать у кого-нибудь заступничества — тысячи молний испепелят меня. В Риме — доносчик на доносчике, и ни один мой шаг не остался бы в тени.

Нет уж, придется скакать на загривке льва пока не расшибусь. На ходу не спрыгнешь — слишком легко сломать шею, а ведь хочется еще пожить, ох, как хочется…

Что же принесут мне наступающие сементины, что принесут?..

IV

Не идет сон… Совсем не идет сон, и мысли, словно толпа назойливых клиентов, раболепствующих и прячущих кинжалы. Их не прогнать, не вытолкать в шею, но и примириться с ними невозможно.

Взбесившихся зверей убивают — таков древнейший закон. Неужели во всем Риме не сыщется смелый меч, способный покончить со всеми его издевательствами? Неужели мы, гордые римляне, настолько лишены естественных порывов, что разучились своим собственным мечом расправляться с осквернителем очага, должны ждать чьих-то заговоров, плести сети сложных и опасных интриг?

Почему Херея не открылся моему отцу? Нет, старый Тимид никогда не был сторонником Калигулы — все что угодно, но он не сторонник этого выродка, глумящегося над трупом республики. Свидетельство о вознесении Друзиллы всего лишь простенький политический трюк, пусть даже пакостный, но что он может значить в море лести и высокопарного словоблудия, которое четвертый год плещется у ног принцепса? Все понимают это, но смеются, все время смеются над отцом и надо мной. Столько времени прошло, но никто не может забыть мелкого лжесвидетельства, словно в Риме это заморская редкость.

И теперь мы с Туллией вроде отверженных, особенно после смерти Макрона. Не нашел он покоя в Египте, да и где можно найти покой, прикоснувшись к тайне угасания цезарей… Казалось бы, Калигула должен ноги ему мыть и ступни благовониями умащивать, а сенат — устроить настоящий триумф. Разве не доброе дело избавить Рим от выжившего из ума правящего старца! А вышло наоборот — отцы города возненавидели тестя, а молодой принцепс запросто отправил своего благодетеля на тот свет. Как ясно почувствовал Макрон свою обреченность, когда получил приказ о назначении египетским префектом… Нет ничего страшнее затравленного взгляда человека, который только что, какое-то мгновение назад обладал несравненным могуществом, верой в себя и в правильность существующего порядка. И вдруг молния, в свете которой все опрокидывается, крошится, становится бессмысленным, все, включая собственное существование, становится бессмысленным…