Ночь на площади искусств - [34]

— Как же мне вам помочь? — с участием подхватил Свадебный, не замечая, как собеседник морщится при этих словах. Вообще вся натура Свадебного была открыта для приятельской беседы. Глаза необыкновенной голубизны сверкали радостью, взгляд был теплый, светлый, манеры деликатные. В каждом движении чувствовалось уважение к собеседнику. Вдруг он звонко рассмеялся, весело щелкнул в воздухе пальцами:

— А все-таки замечательно, что мы — усталые брюзгливые старикашки — выдержали такое грандиозное испытание! Стольких оставили позади! Знать, что ты необходим всему человечеству, — что может быть лучше?!

Свадебный вдруг закружил по просторной комнате, напевая вальсовый мотивчик, затем с виртуозной лихостью подхватил напарника — и они завальсировали вместе. Траурный неумело переставлял ноги, почти не сгибающиеся в коленях. Он в жизни не танцевал, только ходил размеренным шагом за привычно скорбными процессиями. И вдруг — искрометный молодой вальс!

— Раз, два, три, ля-ля-ля! Раз, два, три, ля-ля-ля! — напевая, считал, закинув свою красивую кудрявую голову, Свадебный, ловко поддерживая и направляя своего неуклюжего партнера, — На бантик мне не наступите. Да что ж вы так скрипите своей ужасной ортопедией!

Наконец Траурный улучил момент и выскользнул из цепких объятий весельчака. Он повалился в кресло, обмахиваясь, как веером, своим же собственным черным переплетом.

— Какая жара! И какая непривычная компания! — тяжело дышал он, — Утомился.

— Ну почему? Почему вы радоваться не хотите? — вопрошал До мажор, — Почему вообще на этой земле мало кто умеет радоваться? Вот сейчас хоть раз в жизни вы можете себе позволить быть счастливым. Мы — детища двух гениев. Победители! Выше всей музыки на земле. Это ли не радость? Нас играют и будут играть все оркестры мира! Наконец-то и вы услышите аплодисменты!

— Меня предпочитают в основном дрянные оркестришки в семь-восемь человек. Им наплевать на качество исполнения. Да и я не забочусь о том, чтобы понравиться публике. На похоронах ни публики, ни ценителей, как таковых, нет, — монотонно гудел Траурный.

— Забудьте, — горячился Свадебный, — Гордитесь! Восчувствуйте! С одной стороны — свадьба, брачная ночь, освященное венчанием соитие. С другой — финал. Занавес. Переход в небытие. Вся долгая жизнь — в промежутке между нами.

Траурный задумался. Выражение его лица менялось, но в основном было скорбным и раздраженным. Свадебный же не трудился вглядываться в соседа. Его посещали какие-то свои мысли — далеко не скорбные. Наконец разговорчивый оптимист не выдержал:

— Испытать бы на себе всю эту долгую жизнь — жизнь людей! А хотелось бы попробовать. Мы ведь с вами — только символы! И можем только догадываться, чем заполнены дни человека между двумя нашими ритуалами.

Траурный признался, что и его посещали такие желания, но обида на людей сильнее. Уж слишком они непорядочно относятся к нему, спутнику скорби. Люди вообще любят утверждать, что истина им всего дороже, а как только она проявляется, то в девяти случаях из десяти от нее отворачиваются, забеливают, закрашивают, а то и забрасывают камнями.

— Люди одержимы мелкими эгоистическими страстями, — отозвался Свадебный, — Им необходимо снисхождение.

— Сейчас я на это не способен.

— Все еще сердитесь на устроителей фестиваля? Давайте им отомстим!

— Мстить может лишь низшее создание высшему. Я себя к низшим не отношу.

— Тогда давайте накажем.

— Каким образом?

— Элементарным! Сбежим. Спохватятся завтра, а нас нет. Ни партитур, ни переплетов.

— А куда? — задумался Траурный, — Где можно отдохнуть за полтора века один раз?

— Найдем какой-нибудь дикий остров, где нет ни свадебных торжеств, ни похоронных процессий.

— Послушайте, До мажор, а вы не так уж неразумны, как я думал и даже имел неосторожность заявить вам. Я беру свои оскорбительные слова назад и искренне сожалею, что сказал их…

— Будем считать, что я их не слышал. Вы ведь мне тоже поначалу не слишком понравились. Так что, бежим?

— Хоть на край света!

— А вы знаете, где он?

— Я единственный, — позволил себе намек на улыбку Траурный, — кто знает, где край света.

— Того или этого?

— Этого… этого… — успокоил Траурный, — На том краев нет.

— А деньги у нас есть?

Достали кошельки.

— У меня десять австралийских долларов и шестьдесят пять голландских гульденов, — подсчитал Траурный.

— У меня и того меньше. Семнадцать франков и двадцать венгерских форинтов, — Свадебный пошарил по карманам, — Вот еще какие-то деньги. Залежались в прорехе.

Траурный посмотрел, наморщил лоб, вернул:

— С конца прошлого века недействительны. Заменены были на кроны.

— «Юмореска» Дворжака, плутовка, долг старыми отдала, — возмутился Свадебный.

Стали соображать, как быть, — с таким капиталом далеко не уедешь. Если заработать? Как? Играть на свадьбах и похоронах? Легко засветиться. Наверняка завтра их с утра будет разыскивать вся полиция. На погрузочно-разгрузочные работы они не годятся. Возраст не тот. А другой работы так просто не найдешь. Да и квалификации больше никакой нет. Марши огляделись и независимо друг от друга сообразили, что неплохо было бы продать кое-что из вещей, находящихся в комнате. Переплетные инструменты русского мастера, его же театральный летник с опушкой, сувениры. Пришлось ради вольной жизни вступить в сделку с собственной совестью. Воровства Марши в принципе не одобряли.