Ночь на кордоне - [4]

— Я, кажется, ему ногу выкрутил, — сказал я, еле переводя дыхание.

— Ну и пусть. Так ему и надо, — успокоил меня Женька. — Я вот занозу загнал…

Он стал ногтями вытаскивать занозу из правой ладони, попавшую из оконной рамы. Заноза сломалась. Я достал из кармана английскую булавку и стал ею выковыривать щепку. Женька вздрагивал, когда я запускал иглу глубоко под кожу, отдёргивал руку и сердился.

— Ты потише, потише… Знаешь, как больно!

Через некоторое время мальчишки нашли нас.

— Ну, как вы его здорово… — восхищался лохматый Никита, — аж нам было слышно, как вы его по спине — хрясь! Жаль, я с вами не пошёл…

— Да ты здоров после драки кулаками махать.

— Чего «здоров»? Я бы ему сначала руку вывернул за спину, а потом по шее, по шее…

В тот день по домам разошлись мы не скоро.

4. ТЁТКА ЗНАЕТ МОЮ ТАЙНУ

Однажды, когда я, собираясь спать, взбивал на кровати подушку, тётка, сидевшая у стола спиной ко мне, спросила:

— Серёжа, ты не видел у отца толстую книгу про птиц, называется «Жизнь животных» Брема?

Я бросил подушку на постель и повернулся. Напоминание о книге будто током поразило меня.

— Конечно, видел.

— Куда она девалась?

— Не знаю.

— Отец обязательно должен был взять её с собой. Он ничего не говорил тебе о ней?

— Нет.

— А где вещи, какие вы брали с собой?

— Я ж тебе уже говорил: вещи увезли на подводах…

— Куда?

— Не знаю. Может, в город, а может, в село… Мне страшно не хотелось продолжать этот разговор, и я лёг, укрывшись одеялом с головой.

Тётка взбудоражила во мне самое больное место. Когда застрелили отца и я вернулся в город, я всё забыл под впечатлением его смерти. Потом, когда пришёл в себя, вспомнил отцовский наказ. Мне стало невероятно больно и стыдно, что я не выполнил его. Надо было сразу спрятать книгу под рубашку, и тогда б она всегда была со мною. А теперь её нет, и где она — неизвестно.

Мысль о книге и раньше не давала мне покоя, я страдал и мучился ужасно. Но я считал, что эта тайна — моя тайна. А сегодня обнаружилось, что о книге знает и тётка. Я не спал из-за этого всю ночь.

5. НОВЫЕ ПОРЯДКИ. МЫ САМИ ДОБЫВАЕМ СЕБЕ ПИЩУ

В городе воцарилась новая власть, а вместе с ней установились и непривычные для нас порядки.

Управлял городом бургомистр (им назначили выпущенного из тюрьмы спекулянта Панкратова). Из воров и всяких проходимцев наскоро сколотили полицию.

Одну из церквей побелили в зелёный цвет, покрасили купол, позолотили крест, и в ней началась служба. По утрам заунывный звон церковного колокола созывал старушек к заутрене.

Открылись частные лавочки и магазины. Удивительно было нам читать с Женькой вывески: «Магазин братьев Кокиных», «Парикмахерская Скобёлкина», а ниже по-немецки: «Фризойер». Заработало заведение со странным названием «ломбард». Шайдар говорил, что в это заведение можно сдавать любые вещи, например, сапоги, картуз, пояс, и получишь за них деньги. А потом, когда вещь понадобится, приноси деньги и получай её обратно.

Жилось нам трудно. Продуктами мы с тёткой не запаслись, и купить их было негде. Раз-другой тётка ходила в деревню, меняла на пшено платья и кофты, но вещей её хватило ненадолго. Чтоб не голодать, мы с Женькой ходили в поле, собирали колоски пшеницы. Чуть начинало светать — Женька уже свистел под окном. Я наскоро собирал котомку, клал в карман кусок хлеба, огурец, и мы отправлялись. Укрывшись от жары где-нибудь в подсолнухах, обмолачивали колоски палками. Если немцы не разгоняли нас, то к вечеру мы приносили в мешочках немного картошки, свеклы, зерна.

Разжечь огонь была тоже проблема — не хватало спичек, и мы добывали его таким способом, как это делали наши далёкие предки — казаки. Найдем в поле пятнистый кремень, положим на него обожжённый фитиль, трахнем по камню кресалом — стальной железкой, и сноп искр летел в разные стороны. Фитиль начинал дымиться, из него и раздували огонь.

Скудная пища позволяла жить только впроголодь, и не раз, съев за обедом тарелку постного борща, я вставал таким же голодным, как и садился.

Однажды нам чуть не улыбнулось поесть мяса. Собирали мы как-то колоски у села Борубец. Женька прикрыл глаза ладонью и посмотрел вдаль.

— Что это? — спросил он, показывая рукой в сторону.

Я был близорук и на таком расстоянии ничего рассмотреть не мог. Серое пятно, и только.

Когда же мы подошли, то сказалось, что это была овечка. Маленькая, с впалыми боками и свалявшейся шерстью, она доверчиво смотрела на нас. Должно быть, когда угоняли скот, она отстала и теперь, конечно, была ничья.

— Давай заберём её… — предложил Женька.

Мне эта идея понравилась; я снял со штанов пояс, набросил его овце на шею и стал тянуть. Женька хворостиной подгонял её сзади.

Однако овечка оказалась упрямой и никуда не хотела идти. Она упиралась, взбрыкивала задними ногами, вырывалась из рук и вскоре вымотала нас так, что мы сели на траву, тяжело отдуваясь.

— Был бы ножик, можно б её зарезать, — сказал Женька.

Я вынул из кармана и показал большой складной нож с деревянной ручкой. Женька открыл его и, поплевав на большой палец, провёл по лезвию.

— Тупой, — заключил он. — Надо поточить.

Мы тут же нашли коричневый булыжник, сели на корточки и стали точить. Овца вплотную подошла к нам и с интересом наблюдала за движением повизгивавшего ножа, не подозревая, какая участь готовилась ей. Когда лезвие заблестело, Женька перерезал им соломинку и сказал, что нож острый.