Ночь на Ивана Купалу - [3]

Он растерянно посмотрел на сестру, сел на пол, подтянул короткие ножки к двойному подбородку, обнял их руками и подумал: "Эк же тебя угораздило-то, доченька! Как ты могла? Да, Ивашка сын кормилицы, росли вместе, но… И что ж ты так неосторожно с любимым-то говорила! Вот, что мне теперь делать? Умолчать — нельзя: Варька все знает! Парня насмерть забить, как положено — жалко. И тебя, дурочку, жалко".

— А я думаю, и хорошо бы было, — решил он прощупать почву, — пусть бы ее не старый хрыч покрыл, а мальчик молоденький.

Сестра плюхнулась в стоящее за спиной кресло, всплеснула руками:

— Да что ты несешь? Дурак старый! Да позору, позору не оберешься!

" Да, с тобой точно, не оберешься позору, жалко мальчонку-то, жалко!", — тоскливо думал помещик. Встал, отряхнулся, отдернул кафтан, позвонил в серебряный колокольчик. Приказал слуге:

— Приведи старосту.

В комнате повисла плотная, гнетущая тишина. Ни брат, ни сестра не проронили ни слова до появления крепостного. Когда же тот вошел, помещик сказал:

— Вот что, высечь Ивашку!

— Да за что, Ваша светлость, — изумился старшина, — работает парнишка справно, нареканий нет.

— Сам знаю за что, — прервал помещик, — строго наказать!

— Батогами его, — заверещала Варвара, — батогами! А потом в кандалы!

— Молчать! — Взревел Николя, — Я здесь хозяин! И я распоряжаюсь казнить или миловать! Наказать, кнутом! Не калечить! Это мой крепостной! Мне он здоровым еще понадобится.

Изумленный староста отправился выполнять приказание. Варвара, покачав осуждающе седой головой, тоже ушла. Расстроенный хозяин выпил еще рюмочку водочки, закусил хрустящим солененьким огурчиком и пригорюнился. Со двора доносились звуки ударов хлыста. Ивашка не вскрикнул.

Вечером, за ужином, Варвара очень значительно произнесла:

— Так будет с каждым, кто на честь семьи посягнет.

Николя, испуганно взглянув на дочь, едва не подавился. Аннушка удивленно вскинула кверху брови:

— О чем это вы, тетушка?

— А то не знаешь будто! — возмутилась Варвара, — поделом твой Ивашка получил, поделом! На чужое нечего зариться!

У Аннушки потемнело в глазах. Она вспомнила звуки кнута, которые слышала из раскрытых окон у белошвеек, поинтересовалась, не знают ли кого и за что порют. Никто не знал. И еще Аннушка вспомнила серую, подпрыгивающую на бегу тетку.

— Вот оно как, тетушка, — прошипела она, — значит, чужая любовь глаза застит? Своей не случилось, так и другим не дать?!

— Доченька, не надо, давай без свар, — запричитал отец.

— А вы-то, батюшка, тоже хорош! Изувечили парня за данное мной обещание. Тогда бы уж обоих нас на месте преступления поймали, да под батоги! В угоду сестрице!

Аннушка встала, опрокинув тяжелый стул, и ушла в свои покои и приказала горничной позвать старосту.

***

Задолго до первых петухов Аннушка пришла на берег. Было очень тихо, луна едва пробивалась сквозь густые тучи. Ивашку напутствовал староста:

— Курс держи все время на юго-запад. До дельты реки на веслах очень трудно, старайся идти так, чтобы видеть слева сушу. Но не близко. Уже часов через пять в погоню кинутся. Ох, храни вас Господь! Там, под лавочкой, вода, сухари, рыбка вяленая. Найдете.

Он оттолкнул лодку, перекрестил беглецов и медленно пошел в имение. Ивашка взялся за весла. Плыли молча. Аннушка наблюдала, как исчезает в темноте родной берег. Вскоре первые солнечные лучи позолотили облака. Ивашка, играя мышцами и почти не напрягаясь, греб, напевая себе под нос унылую рыбацкую песню. Слева едва угадывалась суша. Аннушка задремала. Когда же проснулась, солнце палило вовсю. Влюбленные достали запасы, приготовленные старостой, поели, попили.

— Тебе надо бы отдохнуть, — сказала Аннушка, — давай я сяду на весла.

— Не сможешь. Лучше я посплю с полчаса, и снова — в путь.

Аннушке было боязно переходить с места на место в маленькой лодчонке, но она поднялась, несмотря на возражения Ивашки. Переступая через лавочку, запуталась в сарафане и упала в воду. Ивашка кинулся следом. Обняв любимую, он потянул на себя челн, неглубокая посудина вдруг стала на борт, Ивашка еле успел оттолкнуть второй борт. Лодка вернулась на место, но запасы воды и пищи выпали. Аннушка испугалась: она не умела плавать. Ивашка приказал ей держаться крепче, подплыл с другой стороны, влез в лодку и потом уже втянул в нее Аннушку. Испуганные и утомленные неожиданным купанием, расстроенные потерей пищи и воды, беглецы решили продолжить путь, но вскоре Ивашка совсем выбился из сил. Он лег на дно лодки и заснул. Как заснула сама Аннушка, она не помнила. Когда же они проснулись, берега не было видно. Сориентировавшись по светилу, пошли дальше на юго-запад. Солнце жгло нещадно. У обоих уже вздулись волдыри. Чайки носились с криками у самой воды. "Быть дождю", — подумал Ивашка, упрямо работая веслами. Страшнее всего было попасть обратно — домой. Тут уж не поздоровится обоим. А его точно — забьют!

Постепенно солнце стало клониться к закату, подкрашивая лиловым оттенком облака и волны. Очень хотелось пить. Носовая часть лодки была крытая, с дверцами, подвязанными проволокой. Ивашка заглянул туда:

— Аннушка, да здесь клад! — воскликнул он, доставая полную бутыль.