Ночь на Днепре - [30]

— Пойдут. Уж это как пить дать. Будем стоять до последнего, товарищ старшина, как панфиловцы под Москвой…

Исаков ушел, но вскоре прибежал обратно и сообщил, что ротный очнулся и зовет старшину.

Сотников обрадовался: надежней с командиром — хоть и ранен, а все подскажет что-нибудь в трудный момент.

Белов лежал вдоль траншеи, повернув голову, перевязанную темными сверху бинтами, в сторону подбегавшего старшины. Бескровные губы его чуть тронула улыбка: старшина держался молодцом.

— Как у нас дела?

Старшина доложил о положении в роте, о наличии боеприпасов, о настроении бойцов.

— Там что? — командир роты чуть двинул рукой в направлении плацдарма.

— Всё так же. Сейчас наши почему-то резко сократили огонь.

— Значит, к атаке готовятся.

Белов взглянул на часы, на серое небо над траншеей, подумал: «Теперь основные силы дивизии, считай, все на плацдарме. Жди артподготовку и атаку. Должны прорваться… И нам нужно атаки ждать».

Он дал старшине несколько поручений, а сам поднялся с помощью Исакова и привалился грудью к срезу траншеи.

Надвигались сумерки. Серое небо скрашивала лишь одна светло-оранжевая полоска на западе. Вражеские окопы подозрительно затихли. Лейтенант долго смотрел на гудящий, извергающий, как вулкан, клубы огня и дыма плацдарм. Добралась ли Вера Казакова или лежит где-нибудь, истекая кровью, как будут лежать и они здесь, если не придут к ним на помощь? Белов вспомнил, как еще утром он был твердо уверен, что сегодня ночью они пойдут на прорыв, к своим; но вот и ночь близится, а идти уже некому. Если не подоспеют наши — у них один выход: погибнуть геройской смертью.

Размышление ротного прервал торопливо подбежавший Сотников.

— Товарищ лейтенант, за бугром справа слышен шум танков!

Белов вздрогнул. «Только этого еще не хватало!» Он прислушался — за бугром действительно рокотал танковый мотор. И этот рокот будто унес печальные мысли ротного, даже боль в ранах приглушил. Скомандовал громко, со злостью:

— Собрать все гранаты! Приготовить связки!

— Есть приготовить связки!

Старшина еще не скрылся за изгибом траншеи, как на левом берегу возник мощный гул советской артиллерии. Словно сотни тяжелых молотов заработали враз. Огневые трассы «катюш» прочертили сумеречное небо. Били орудия всех калибров и били так часто, что отдельных выстрелов не было слышно, — всё сливалось в сплошной рёв. Белов слушал эту грозную музыку, и она казалась ему милее самых нежных мелодий. «Так и есть… артподготовка… Сейчас пойдут», — бормотал он, не отводя от плацдарма загоревшихся глаз.

— Вот дают жизни, товарищ гвардии лейтенант!

— Принеси-ка мне связку гранат! — приказал ротный Исакову. — Остальные связки старшине. Скажи людям — танки пропускать, лежа на дне. Пехоту отсекать. Быстро давай.

Заговорили вражеские окопы. Залпы минометной батареи следовали один за другим. Из-за бугра показались два средних танка и пошли, покачиваясь, к траншее. Белов ждал, затаив дыхание: сколько еще их покажется? Но танков больше не было, и пехоты, как удалось ему заметить, двигалось за ними немного.

— Ага! Всего только и наскребли? Понятно. С двумя-то мы как-нибудь справимся.

Минометный налет окончился. Теперь отчетливее стал слышен рокот танковых моторов да стрекот пулеметов.

Запыхавшись, прибежал Исаков, принес связку из четырех гранат.

— Товарищ лейтенант, вам не бросить, вы израненный, дозвольте мне, — взмолился он, встав перед ротным по стойке «смирно». — Жалко, если промахнетесь.

Белов подержал в руке увесистую связку, попытался поднять руку выше — не получилось.

— У старшины сколько связок?

— Одна осталась.

— Только одна? В таком случае — держи. Но смотри, брат… если промахнешься — на глаза не показывайся.

Исаков принял связку, как бесценный подарок, и сразу же метнулся влево, к выступу траншеи, куда направлялся второй танк.

Ротный проверил патроны в диске, приладился поудобней на бруствере. Левая нога нестерпимо ныла, он перенес всю тяжесть тела на правую и стиснул зубы, сдерживая острую, колющую боль. Он уже не подавал команды «Огонь». Патронов у бойцов было так мало, что каждый сам понимал, когда ему выгодней стрелять.

Первый танк, строча из пулеметов, уже подходил к траншее, левый край которой сильно выдавался вперед. Вплотную к нему жались пехотинцы. Белов хорошо видел их из своего окопа, но стрелять не решался — далеко все-таки.

Неожиданно ухнул оглушительный взрыв, танк завертелся на месте с перебитой гусеницей; из-за него брызнули во все стороны пехотинцы, подставляя себя под огонь дружно заговоривших автоматов.

«Молодец Сотников! — мысленно одобрил лейтенант. — Теперь бы Исаков не подвел».

Но второй танк, круто развернувшись, пошел в сторону от Исакова, направляясь к изгибу траншеи, где стоял лейтенант.

Маневр был проделан неожиданно, и Белов едва успел сесть на дно, как слева от него показалась бронированная, лязгающая траками махина, закрывшая небо. Тут же в траншею начали спрыгивать гитлеровские пехотинцы. Белов не считал, сколько их, он только увидел, что трое бегут в его сторону, и срезал их одной автоматной очередью. Основная группа вражеских пехотинцев побежала по траншее в другую сторону. Оттуда послышались выстрелы. Покрякивая от невыносимой боли в ногах, лейтенант пополз на выстрелы и вскоре увидел на дне траншеи странную, молчаливую возню. Два немецких солдата, изгибаясь, что-то тянули к себе, падали и, вскочив, опять тянули. Белов, привстав на колено, прицелился и нажал уж было спусковой крючок, но вовремя заметил: на земле лежит Крутиков и в обеих руках держит немецкие автоматы, которые фашисты никак не могут вырвать из его могучих рук. Боясь попасть в раненого сержанта, Белов прилег на дно траншеи и сделал два одиночных выстрела. Оба немца повалились возле сержанта.