Ночь генерала - [22]

«Дража, немцы уже в Белграде. Немцы взяли Сербию!»

«Не верю! Это невозможно… Но даже если это и так, то ненадолго. Сербия не сдастся так легко. Капитуляции не будет… Алло, алло… Миливой, ты меня понял?»

«Связь прервана. Идут немецкие танки!» – отрапортовал ему дежурный офицер.

«Откроем огонь. Пусть немедленно соберутся солдаты и офицеры…»

…Громкие аплодисменты заставили его вернуться к действительности.

Весь зал рукоплескал военному прокурору Минину, который без сил, обливаясь потом, рухнул на стул.

– Защитник Джонович, хотите ли вы что-нибудь заявить? – спросил судья после того, как стих шум.

– Обвинительное заключение построено не на реальных фактах, и после допроса свидетелей я это докажу.

– А вы, защитник Иоксимович?

– Все, что приводится в обвинении, обычная фальсификация. Я с презрением отвергаю каждую строку этого идеологического манифеста, который вы называете обвинительным заключением, которое и с точки зрения права, и с точки зрения языка выглядит просто жалко.

– Вы оскорбляете суд и закон, – прокурор Минич подпрыгнул на своем месте.

– Я всего лишь защищаю от лжи своего клиента. Не более того.

– Объявляется перерыв на два часа, – сказал судья Джорджевич.

Да, то есть я хотел сказать – нет

– Обвиняемый Михайлович, вчера вы выслушали обвинительное заключение прокурора. Вы поняли содержание обвинительного заключения?

– Нет.

– Что вы не поняли?

– Невозможно понять эту ложь.

– Вы признаете свою вину?

– Нет.

– Итак, конкретно: действительно ли вы основали организацию четников и дали ей название Югославская армия в отечестве?

– Четник – это название, которое возникло в народе. Армия, оставшаяся без фронта, образует отряды четников.

– Когда у вас были первые встречи, первые контакты с партизанами?

– Только после вступления в войну Советского Союза.

– Когда это было?

– Кажется, летом. А возможно, и раньше.

– Вы имели контакты с партизанами в марте или феврале сорок первого года? Вы не можете не помнить, в каком именно месяце встречались с ними.

– Я не знаю точно, когда это было, в марте или позже. Но я знаю, что партизан вообще не было до тех пор, пока Гитлер не напал на Советский Союз.

– Вы вели какие-нибудь переговоры с партизанами?

– Да, и это были весьма продолжительные переговоры по очень многим вопросам. Я, например, предупреждал их, чтобы они не грабили крестьян, и говорил…

– Детали не важны. У вас была достигнута договоренность о том, чтобы не нападать друг на друга?

– Нет. Такое мне и в голову не приходило.

– Значит, вы не договаривались о взаимном ненападении?

– Абсолютно верно. Точно так. Мы договорились о взаимопомощи.

– Из этого я делаю вывод: была достигнута договоренность о взаимном ненападении.

– Об этом не шла речь.

– Как это не шла речь?

– Зачем нам было нападать друг на друга? Я мог только приветствовать их уход в леса и решение бить врага.

– Я хочу напомнить ваши показания, полученные в ходе следствия.

– Не нужно. Прошу извинить, если я чего-то не помню, но все, что в моих силах, я делаю.

– Каким было отношение к вам во время снятия показаний?

– Очень хорошим.

– Таким образом, все было вполне корректно?

– Ни в коей мере.

– С вами в тюрьме дурно обращались? Да или нет?

Совершенно верно. Отношение было очень хорошим.

– Вас вынуждали к даче каких-либо показаний?

– Нет.

– Вы ознакомлены с предложением некоторых американских адвокатов защищать вас?

– Я отказался.

– Добровольно или под давлением?

– Я не хотел искать защитников за пределами моей страны.

– Товарищ Вера, запишите. Обвиняемый полностью понял обвинительное заключение, отношение к нему в следственном изоляторе было вполне корректным, его не принуждали к даче показаний, не применяли по отношению к нему никакого насилия, он совершенно добровольно отказался от предложения американских адвокатов защищать его, потому что он полностью доверяет суду своей страны…

Пока генерал слушал диктовку судьи Джорджевича машинистке и безуспешные попытки адвоката Иоксимовича оспорить «полную точность» передачи и толкования судьей заявлений обвиняемого, ему вдруг показалось, что он сидит за пишущей машинкой и составляет секретное донесение князю Павлу и генералу военно-воздушных сил Душану Симовичу. Но самое удивительное, что, сидя за столом в Праге, он одновременно расхаживал по своему кабинету и самому себе диктовал:

«Прага, Мостецка, 15. Совершенно секретно, лично в собственные руки. Полковник Хаек – преданный нам человек, у него от нас нет тайн. Немецкий контрразведчик, полковник Чунке, убит немцами за его связи с русскими. Ханна – стопроцентно наша. Русские разрабатывают проект танка с броней гораздо более прочной, чем немецкая. Кроме того, они работают над реактивным минометом. Детали сообщу, как только они станут мне известны…»

– Когда, по вашему мнению, был наиболее благоприятный момент для общего наступления на немцев?

– После того, как партизаны взяли Ужице, а я Пожегу и Чачак.

– Когда точно это было?

– Возможно, первого августа. Тогда мы взяли Лозницу.

– Именно в этот день?

– Я точно не помню.

– Это вы в августе напали на одно из подразделений валевского партизанского отряда в селе Планинка? Действительно ли лично вы возглавляли нападавших?