Ночь генерала - [21]

– Да… хорошо, – он встрепенулся, почувствовав неловкость из-за того, что его состояние бросается в глаза. – Очень жарко, а с обвинением я знаком.

– С ним должен познакомиться и суд, и весь народ, – поддел его Джорджевич.

– Но и вы с ним знакомы. Что же касается народа, то он знает правду, – мысли его вдруг прояснились, и в нем пробудилась воля к борьбе.

– Продолжайте, товарищ прокурор, – сказал судья.

– Командиры четников в восточной Боснии поп Саво Божич, Цвиетин Тодич и другие заключили соглашения с усташами с целью уничтожения партизан, вместе с усташами они выступали…

В одном из вагонов придворного поезда находился гроб с телом короля Александра. Он стоял возле мертвого короля и смотрел на его восковое лицо. Владыка Ириней Джорджевич пел молитвы на каждой станции, где останавливался поезд на всем протяжении своего долгого пути от Сплита через Загреб и до Белграда. Он тогда командовал подразделением королевской гвардии, которое обеспечивало безопасность тела короля, и отдавал приказы о том, где и на какое время останавливаться для прощания с покойным королем… Факелы и раскаленные головни! Десятки тысяч этих огней сияли сейчас в зале суда перед его глазами. Как называлось это место? Личке… Личке Оборине… нет, Личке Врховине. Здесь поезд остановился. Он вышел из вагона с гробом короля и замер перед невиданной картиной: бесконечное море горящих факелов и головешек колебалось перед ним, и из ночи, из этого моря огней доносился плач и стенания. Кто-то из священников объяснил ему: «Это сербы из Книнской Краины пришли поклониться королю и оплакать его». Он мог рассмотреть только лица тех, кто находился в первом ряду. Они били себя кулаками в грудь, причитали, размахивали головешками, выкрикивали имя своего короля. Один крестьянин в бараньем кожухе, с длинными усами потребовал, чтобы его подняли на плечи стоявших рядом с ним людей, и, когда он оказался наверху, повернулся к собравшемуся народу и крикнул: «Хорваты убили нашего короля, мать их усташскую!» Море огней взволновалось, закипело от выкриков. Он испугался возможных последствий, потому что знал, что в этой толпе есть и хорваты. Кроме того, его беспокоило то, что народ может повалить к поезду и прорваться внутрь, чтобы увидеть короля Александра. «Трогай!» – приказал он, и поезд сдвинулся с места под свист сирен. Стоя у окна, он видел, что в народе уже закипела драка… «Барьяктарьевичи сегодня празднуют день рождения Дуды», – сказала ему жена. «Иди ты, я не могу», – ответил он и добавил, что траур, объявленный всеми офицерами, продолжается сорок дней. «Пока у меня на рукаве черная повязка…»

…И тут мысль его прервалась, он понял, что никакой черной повязки на его рукаве нет, что Елицы нет, что ничего нет. Ничего, кроме прокурора и судьи, сидящих перед ним, и толпы за спиной.

– …В конце марта или в начале апреля 1944 года генерал Трифунович, по кличке Оборванец, назначенный Михайловичем комендантом Сербии, провел в селе Враничи, недалеко от Чачака, в доме некоего Чолича тайную встречу с немецким агентом Миланом Ачимовичем и советником управления штаба немецкого военного командующего в Сербии немцем Штеркером. Целью встречи было заключение соглашения с немцами о сотрудничестве в борьбе против партизан и о немецких поставках оружия и боеприпасов четникам. Михайлович в связи с этими переговорами издал специальный приказ об участии в них генерала Трифуновича и еще одного предателя народа – Живка Топаловича, бывшего лидера Социалистической партии, который в 1943 году присоединился к Михайловичу и стал членом его руководства, однако не добрался…

«Не добрался курьер, господин полковник, – отрапортовал ему капитан Майстрович. – На связи генерал Алимпич, но слышно очень плохо».

«Алло, алло. Говорит полковник Михайлович. Вы меня слышите, господин генерал?»

«Дража, где ты находишься? Какая у тебя ситуация?»

«Я в Добое. Пытаюсь помешать полному развалу. Хорваты массово дезертируют. Коммунисты тоже бегут, но их немного. Есть случаи нападения с тыла, от своих. Чем занимается Верховное командование? У них что, совсем мозгов нет? Алло… Алло… Алло… Нам нужно выйти к Дрине и встать там. Чтобы Сербия была у нас за спиной. Алло, алло…»

«Ничего нам, Дража, больше не нужно. Все кончено».

«Что кончено? Сербия не может пасть. Сербия не должна пасть… Что происходит? Алло, алло… Почему вы не отвечаете, господин генерал?»

«Я не могу говорить, душат слезы. Я собираюсь застрелиться. Дража, дорогой мой, подписана… генерал Калафатович подписал безоговорочную капитуляцию![16]»

«Миливой, гром тебя разрази, что ты такое говоришь? Ты в своем уме?»

«Мне приказано передать тебе, чтобы ты немедленно со своими войсками выступил в Маглай и там сдался немцам!»

«Какой трус и идиот, мать его, отдал такой приказ?!»

«Верховное командование. Король вместе с правительством покинули страну!»

«Да плевал я на их приказы! Никогда! Пока я жив, я немцам не сдамся. Слова «капитуляция» в сербском языке не существует! Для меня оно не существует… Алло, Миливой!»

«Слушаю, продолжай».

«Я отвергаю капитуляцию! Мы выступаем к Дрине и продолжаем бороться. Передай Верховному командованию, что Югославская армия жива и что…»