Низверженное величие - [41]

— Недавно мы с полковником Геде решили посетить вас.

— Мне будет очень приятно, доктор Делиус. — И Бекерле подал руку.

Закрыв на ключ входную дверь, Бекерле подошел к окну с геранью и долго вдыхал ее приятный, свежий запах. В визите Делиуса было что-то скрытное. Недавно от профессора Станишева он услышал то же самое, но без недомолвок. Профессор назвал правительство Божилова переходным; он делал ставку на князя и на Филова и страшно боялся выборов в Великое народное собрание. Цанкова и Мушанова профессор считал людьми, которых интересует только пост премьер-министра. Он плохо отозвался о Багрянове, утверждал, что тот распространяет пораженческие слухи, будто рейх проигрывает войну. По его мнению, Македония — единственное звено, удерживающее в союзе с Германией и пана, и холопа. Тот, сказал он, кто гарантирует Болгарии Македонию и Беломорье, поведет ее за собой. Слушая его, Бекерле не раз делал иные выводы и все больше утверждался в мысли, что профессор, может, и светило в своей сфере, но в политике разбирается слабо, не понимает ни больших вопросов, ни компромиссов. В своих рассуждениях он дошел до непочтения к мертвому царю, назвав его ужасно амбициозным и глупо честолюбивым. Царь-де пытался слишком много доказать себе самому, не считаясь со своими физическими ресурсами. Он, мол, делал неразумные вещи, лишь бы показать, на что способен. Станишев рассказал об одном случае, когда царь пригласил его на прогулку по горам. На целых пятнадцать минут царь опередил группу. И царь сказал об этом, когда они поднялись на вершину. Тогда Станишев неблагоразумно ответил, что вряд ли царь поступил правильно. Ведь вот уже прошло пятнадцать минут, а дыхание у него все еще не выровнялось. Замечание задело царя, и Станишева больше на прогулки не приглашали. По мнению профессора, не было бы ничего удивительного, если бы царь сам покончил с собой, узнав, что готовится в Италии. Ведь он все же итальянский зять…

При этих словах Бекерле вспомнил, что после возвращения от фюрера царь принял его и в беседе сказал, что виделся также с принцем Филиппом, зятем итальянского короля Виктора Эммануила и мужем его дочери Мафальды. Царь, по мнению Станишева, думал, наверное, что отход Италии от Германии вряд ли пройдет без последствий и для его политики колебаний и хитростей. В этих рассуждениях была известная логика, но в устах профессора Станишева они звучали неубедительно, ибо он и при жизни монарха не упускал случая критиковать его за то, что он позволил итальянцам освоить болгарские земли около Тетова, Кичева и Дебера. По мнению профессора, смерть царя породила нескончаемый поток слухов и догадок. Гораздо важнее, подумал Бекерле, что его смерть отняла у Германии доброго друга, который умел вести страну по пути великого вождя. Кое-кто считал его мягким человеком, а теперь вдруг оказалось, что у него была твердая, неколебимая рука. В противном случае доктор Делиус не тянул бы так со своим визитом… Делиус, кстати, попытался еще выяснить у посла, верны ли слухи о каких-то переговорах о мире с русскими. Бекерле заверил, что это пустая болтовня. И вдруг почувствовал, как Делиус угас.

Бекерле подошел к столу, пододвинул стул, сел, чтобы написать шифрорадиограмму рейхсканцлеру фон Риббентропу. Он изложил настоятельную просьбу о том, чтобы фюрер пригласил к себе принца Кирилла…

Ответ привез фон Альтенбург. Германское правительство приглашало регентов, а после них — премьер-министра и министра иностранных дел. Бекерле настаивал, чтобы поездки осуществились сколь возможно раньше, что и подчеркнул посланник, передававший приглашение. Регенты медлили с ответом. В принципе приглашение было принято, но даты поездок не были определены. Князь испугался и закапризничал. Вначале он говорил, что надо подождать окончания траура. Потом он был уязвлен тем, что гестапо подслушивало его разговоры. Все это Бекерле узнавал окольными путями. Неясность начала серьезно беспокоить его. Особенно нервировала игра министра иностранных дел Кирова вокруг признания республики Сало во главе с Муссолини. Бекерле вынужден был попросить Филова о встрече; хорошо, что благоразумие взяло верх и Киров поспешил ответить. Эти на первый взгляд мелочи свидетельствовали о ненадежности отношений. От беседы с Филовым у Бекерле осталось впечатление, что между регентами идет борьба за главенство. Князь претендует на первую роль, но ему не хватает опыта и воли. Севов ушел в тень, но не прервал связи с князем. Напротив, у Бекерле было ощущение, что Севов возглавил какую-то разведку князя. Некоторое время назад князь вдруг стал действовать, как его брат, и в этом видна рука Севова. Филов может многое испортить, если не позовет Севова.

Бекерле располагал сведениями, что Филов, заваленный работой по регентству, прервал отношения с этим вездесущим человеком. Севов знал многие тайны монарха, поддерживал старые знакомства, а они весьма полезны для такого политика, как Филов, который сегодня стоит ближе всех к рейху; нельзя недооценивать и жены Севова. Она была чистокровной австрийской немкой и имела много влиятельных родственников и знакомых. Бекерле еще при первом визите к Филову хотел предупредить его. Но потом решил предоставить это своей жене. Она часто посещает мадам Филову и легче найдет возможность сказать ей нужное слово. В прошлом, когда Филов еще не был регентом, Бекерле решил преподнести ему приятный сюрприз по случаю дня рождения. Чтобы узнать желание Филова, он «мобилизовал» Бебеле, которая «вытащила» из него, что он и жена мечтают о хорошей спортивной автомашине. И эта мечта скоро сбылась. Рейхсминистр Риббентроп оказался волшебником. Когда машина прибыла к дому господина Филова, ее встречала целая толпа любопытных. Черный «хорх», обитый изнутри красной кожей, был презентован юбиляру личным адъютантом рейхсминистра Риббентропа, сказавшим краткое слово. Этот подарок стал началом дружески откровенных отношений, продолжающихся по сей день.