Низкий голос любви - [8]

– Я так и думал. Не буду осматривать вашу гортань со специальной аппаратурой, но сразу видно, что ваши голосовые связки… то есть, простите, складки, длиннее и толще, чем обычно у женщины. Обычная длина мужских связок около двадцати пяти миллиметров, а женских около двадцати. У вас около двадцати трех. В общем, у вас промежуточное значение.

– Промежуточное между мужчиной и женщиной?

– В среднем. Если вас это успокоит, я вам скажу, что лично мои голосовые связки имеют длину двадцать четыре миллиметра. Так что по голосу мы близки. Как бы там ни было, именно с этим связан ваш грубоватый, привлекательный и надоевший голос!

– Мой голос вам надоел?

– О нет, но он надоел вам.

Клер помрачнела, глаза ее казались теперь серыми, словно скрылись за двойным стеклом. Артур продолжает:

– В письме Максанс говорит о возможности хирургической операции.

– А не тяжеловата ли у него рука?

– Я давно знаю Сержа Максанса. Это осмотрительный практик, он прежде всего дает возможность действовать природе. Если он решается на хирургическую операцию, это последний шанс.

– Мне не нравится перспектива общего наркоза.

– В последнее время я никому не делаю общий наркоз. К тому же я знаю упражнения, которые могут позволить вам избежать хирургической операции. В сущности, что вас смущает?

– В сущности? Мой мужской голос.

– Я могу вернуть вам женский голос. Ваш голос.

От этих слов она едва заметно вздрогнула. Ее взгляд вновь теряется вдали, перемещается на плечо Летуаля, колеблется, касается уха, достигает левого глаза Артура; тот продолжает серьезным тоном ученого:

– Ваш голос – это статуя, упавшая с пьедестала.

– Если бы только это…

– Не всё сразу. Сначала мы восстановим основание расслаблением; пьедестал – дыханием. И наконец, мы снова высечем из мрамора статую – собственно голос. Если это нам не удастся, придется делать операцию. А пока не заполните ли этот листок?

Она повинуется, чуть склонив голову, так что оранжевый ореол стеклянного шара лампы освещает висок, линию затылка, черную блестящую прядь. С освещенной стороны на креольской сережке мерцает искорка – в ритме движений руки. Закончив, она протягивает ему плотную карточку. Он читает информацию о той, которая только что официально стала его пациенткой. Она ждет, ритмично покачивая ручку между указательным и большим пальцем.

– Вы не заполнили графу «профессия».

– Я же сказала, для моей профессии голос не имеет значения.

– То есть когда вы работаете, вы не разговариваете?

– Никогда.

– Ага. Вы работаете в одиночестве. Так и запишу.

– Да, в одиночестве. Надо же, вы левша. Он поднимает перо от листа.

– Я левша, только когда пишу, – оправдывается он, – а обычно правша. В общем, так называемый ложный левша. Вы хорошо спите?

– Как младенец.

– Ложитесь поздно?

– Да, очень поздно.

– Вы пьете спиртное?

– Я люблю крепкие напитки.

– Кофе?

– Не могу без него обойтись.

– Это вызывает раздражение. Ваши голосовые складки вибрируют, касаясь друг друга от ста до двухсот раз в секунду. Советую вам выпивать по меньшей мере восемь стаканов воды в день. Пейте воду. Я рекомендую моим пациентам-певцам следить за тем, чтобы цвет мочи был бледным, чтобы голос звучал чисто.

– Цветистый допрос, ничего не скажешь. Мои ответы вам подходят?

– Мне принципиально важно узнать ваши вокальные данные. Вы понимаете, чтобы изменить голос, надо поменять многое.

– Я стану другим человеком?

– До этого дело не дойдет.

– Жаль.

– А вы стремитесь именно к этому?

Она смотрит Артуру прямо в лицо, в ее взгляде и жесткость, и уязвимость. Ее губы чуть приоткрываются, и она завершает разговор двумя словами:

– Кто знает?

У нее властная улыбка; ему еще предстоит ее увидеть. Он закрывает колпачок ручки, встает. Открывает перед ней дверь, провожая ее. Она уходит быстрыми тихими шагами.

* * *

Она возвращается. Снова вечером. Она всегда назначает сеансы на вечер. Ей так больше нравится. В этот час она ни с кем не рискует столкнуться. Она в строгом костюме Она колеблется между креслом и кушеткой. Он указывает ей на кушетку. Она ложится. Он останавливает ее, просит снять туфли, часы, колье, браслет, кольцо, – все, что сдавливает конечности, шею, дыхание. «Обычно, – говорит он, – пациентка остается в одном белье. В данном случае, – уточняет он тотчас же, – в этом нет необходимости».

Она расшнуровывает высокие ботинки, сначала на правой ноге, стягивает гольфы, расстегивает потертый ремешок роскошных мужских часов, снимает кольцо серого золота с желтым камнем, оставляет две креольские сережки-колечки и подставляет Летуалю затылок.

– Расстегните, пожалуйста, колье.

Он снимает с нее ожерелье. Она ложится на кушетку – тонкие босые ступни вместе, покрытые бесцветным лаком закругленные ногти, блестящие, как гребешок на краю морской раковины. Взгляд Артура задерживается на них на секунду дольше, чем надо.

– На этом сеансе вам предстоит расслабиться. Мы начнем восстанавливать пьедестал. Помните?

Они начинают. Он раздражен. Ему не нравится по-военному четкое выполнение инструкций. В реальной жизни это было бы само совершенство. Но здесь ему хочется, чтобы пациентка действовала в своем ритме, не спешила повиноваться сразу же, чтобы она дала себевремя вздохнуть свободно, посмотреть на себя. Он советует ей расслабиться, дождаться момента, когда руки и ноги отяжелеют, появится ощущение комфорта. Он подчеркивает: все, что вы делаете, делайте без усилий. Он дает указания четко и точно, сопровождая советы доброжелательной улыбкой квалифицированного врача. Сидя за письменным столом, он выдвигает клавиатуру электрического пианино, нажимает на клавиши, нараспев произнося последовательности цифр.