Ниже бездны, выше облаков - [39]

Запевалова, когда наконец заявилась, выглядела взбудораженной и вместе с тем решительной, как будто вот-вот крикнет: «В атаку! За мной!» Ей бы ещё папаху с красной звёздочкой и в руки шашку. Но она молча плюхнулась на диван рядом с Лопырёвым, не замечая моего недовольства, которого я даже не думала скрывать. Наоборот, спросить её хотела, почему она так опоздала, но тут Запевалова выдала:

– Ну, вы, наверное, поняли, кто у нас сегодня тема дня.

– Расходников? – спросил сразу повеселевший Лопырёв.

– Пять баллов за догадливость, – улыбнулась Запевалова.

Она явно была в настроении, я же совсем упала духом. Конечно, предполагала, что в голове Запеваловой рано или поздно созреет очередной дикий план, как отомстить Диме, но всё же надеялась… И эти её слова буквально застали меня врасплох. Я замерла, в панике ожидая продолжения.

– Ты придумала, как избавиться от Расходникова?

– Ну… избавиться не избавиться, а наказать точно.

– Говори!

– Что-то ты такой нетерпеливый. Подожди, дай дух перевести. Не хочу в спешке рассказывать. Ольчик, подай вон тот салатик.

Ольга привстала и подала Женьке плошку с салатом, хотя Запевалова вполне могла и сама дотянуться. Вместо спасибо она, бросив на Ольгино платье и причёску критический взгляд, сказала:

– О-о, Лукьянчикова, это ты для кого так вырядилась? Расфуфырилась вся, намалевалась.

Ольга мгновенно залилась краской.

– Для нас, – заявил Лопырёв.

– Ну конечно, – усмехнулась Запевалова. – Для Антоши, скорее.

И затем, не обращая никакого внимания на Лукьянчикову, которая еле сдержалась, чтобы не разреветься, обратилась уже к Бородину:

– Антоша, ты заценил Олины старания?

Бородин промолчал, а Ольга, всхлипнув, выбежала из комнаты.

– Тебе обязательно надо было её обижать? – спросила я.

Запевалова уставилась на меня вопросительно, мол, кто там ещё осмелился вякнуть. Но тут и Бородин подал голос:

– Правда, Женька. Зачем ты так? Оля смотри как приготовилась, ждала тебя, а ты…

– Ах, какие вы у нас нежные! А ты, как её подруга, сама должна была сказать Лукьянчиковой, что она в этом стрёмном балахоне выглядит как тридцатилетняя тётка. Глупо, смешно и нелепо. Это я ещё молчу про чудовищный мейкап. Вот тебе, Бородин, скажи честно, понравилось?

– Ну… непривычно как-то, – замялся, смутившись, Бородин.

– Дипломат хренов. Да позорно это, а не непривычно, – резюмировала Женька.

Лопырёв весь разговор подхихикивал, а потом решил, видимо, тоже вставить свои пять копеек:

– А на каблуках она вообще как корова.

– Вот! – одобрила Запевалова.

– Антон, иди, – шепнула я Бородину, – пожалей Ольгу.

– Да я не знаю…

– Сходи, сходи, – согласилась Запевалова. – А то нам дело обсуждать надо, нет времени её истерики пережидать.

– А чего я-то? – неожиданно возмутился Бородин.

– Ну а кто виновник всего? Не ради нас ведь она так себя изуродовала, а ради тебя, так что вся ответственность – на твои плечи, – Запевалова почти смеялась.

Бородин, и сам красный под стать Ольге, сердито буркнул:

– Я к ней пойду. Но только не надо всякую ерунду про меня сочинять.

Буквально через пять секунд он вернулся и сказал, что Лукьянчикова закрылась в ванной и его не пустила. А ещё минут через десять пришла и сама Ольга. Всю косметику она смыла, волосы собрала в пучок и переоделась в домашние штаны и футболку. Лицо было красным и припухшим, сразу видно, что она долго рыдала.

– Оль, ты что, обиделась на меня? – невинно спросила Запевалова.

Лукьянчикова мотнула головой.

– Ну и ладненько. Можем приступать к нашему главному вопросу – как мы накажем Расходникова.

– За это не мешает и по бокальчику, – воскликнул Лопырёв, даже не скрывая радости.

Он откупорил бутылку и наполнил бокалы.

Пить вино Запевалова, как и раньше, отказалась, я сначала тоже не стала. Но, только речь снова зашла о Диме, меня сразу кинуло в жар. Я, наверное, покраснела сильнее, чем Ольга, когда её позорила Запевалова. Руки стали непослушными, движения неловкими. И ещё этот внутренний мандраж, будь он неладен! Я запаниковала, что выдам себя, что Запевалова догадается о моих чувствах к Диме. Поэтому опрокинула в себя целый бокал, а может, и два – слышала, что это дело успокаивает. И верно. Помню, удивлённые глаза Бородина. Помню, как хихикал Лопырёв, как Лукьянчикова совала мне бутерброд, мол, закусывать надо, а я отнекивалась, потому что кусок в горло не лез. Помню, как ругалась Женька, что, мол, серьёзный вопрос надо обсудить, а я – никакая. Ну а больше ничего не помню. Полный провал в памяти. В себя пришла только дома, поздним вечером. Мама сказала, что меня, как куль, притащили Бородин с Лопырёвым.

До чего же мне было стыдно перед родителями! А ещё очень-очень плохо. Полночи меня мутило и выворачивало. Всё бегала в ванную, а наутро проснулась ни жива ни мертва.

На кухне ругались родители. Папа кричал так, что наверняка все соседи слышали:

– Дожили – мою дочь, девятиклассницу, пьяную в стельку, приволакивают какие-то парни! Это же позорище какое! Какой срам! Её, наверное, полдома видели. Что о нас подумали?! Я теперь не смогу спокойно людям в глаза смотреть. Это ты во всём виновата! Распустила её донельзя! Во всём ей потакаешь, всё ей разрешаешь. И на, полюбуйся! Результат твоего воспитания – налицо!