Нити зла - [9]

Вначале Кайку затаила кое-какие сомнения насчет проводника, но женщина оказалась гораздо сильнее, чем можно было подумать. У Кайку уже давно болели мышцы от карабканья по бесчисленным уступам и борьбы с вездесущими лианами, болтавшимися между деревьями, а ткиурати неуклонно шла впереди. Она была очень крепкой, хотя Кайку и догадывалась, что провожатой уже минуло пятьдесят. Охамбцы не считают лет, и время почти не оставляет на них следов.

Общение сводилось к мычанию и жестам. Провожатая плохо говорила по-сарамирски, и ее словарного запаса едва хватило на то, чтобы понять, куда хочет попасть Кайку. А сама Кайку почти не знала охамбского, выучив только несколько слов и выражений во время морского путешествия. В противоположность невероятно сложному сарамирскому, охамбский был возмутительно прост. Местные жители обходились одним фонетическим алфавитом и одним вариантом произношения, без всяких грамматических тонкостей и даже временных форм. Эта простота и подвела Кайку. Одно-единственное слово могло иметь шесть-семь значений в зависимости от контекста. Не существовало и специальных форм типа я, мне, ты, тебе, что крайне затрудняло процесс общения для человека, с детства говорившего на безукоризненно точном языке. В охамбской традиции отсутствовало понятие собственности. Индивидуальность у них всегда стояла на втором месте, тогда как первое место в сознании занимал паш, что можно приблизительно перевести как «группа», но значение слова «паш» вмещало в себя очень многое. Паш — это и народ, и семья, и друзья, и все присутствующие, и те, о ком идет речь, близкие, знакомые… И далее в том же духе.

Жара становилась невыносимой. Появились мошкара и жалящие насекомые. Свободная одежда Кайку из плотной ткани — мешковатые штаны бежевого цвета и рубашка в тон — пропиталась потом и потяжелела, невыносимо зудела кожа. Женщины остановились передохнуть. Провожатая велела Кайку выпить воды. Она достала сверток из листьев, в котором нашлись холодное крабовое мясо и стебли какого-то пряного растения. Нисколько не интересуясь мнением попутчицы, женщина разделила пищу на двоих. Девушка вынула из сумки свои запасы и поделилась с ткиурати. Ели руками.

Кайку украдкой поглядывала на свою спутницу, дивясь узору бледно-зеленой татуировки, расползавшейся по щекам, и стараясь угадать, что за мысли бродят в голове ткиурати. Она не захотела никакого вознаграждения за свои услуги, более того, предложив деньги, Кайку обидела ее. Мисани объяснила это тем, что поскольку провожатая живет в Кайсанте, в некотором смысле это и есть ее паш, и она охотно помогла бы кому угодно в городе, рассчитывая на ответную услугу. Кайку предупредили о том, что нужно быть очень осторожной в просьбах, обращенных к ткиурати, потому что они непременно их выполнят. Однако злоупотребив их традициями, охамбцев можно жестоко оскорбить. Они просят о чем-то исключительно в том случае, если не могут сделать этого сами. Кайку не до конца понимала такое мышление, но стиль жизни аборигенов показался ей хотя и странным, но очень цивилизованным и даже альтруистичным. Неожиданно для народа, который в Сарамире считался примитивным.

Когда путники добрались до Айт Птаката, ночь едва успела опуститься на землю. Они поднимались вдоль узкого ручья, пока деревья внезапно не расступились, открыв невысокий холм, спрятавшийся в джунглях. На голом холме стояли изваяния, оставшиеся от древней Охамбы. Их воздвигло погибшее племя в те времена, когда вести летопись истории человечества было еще некому.

Кайку задохнулась от восторга. Ария и Иридима третью ночь подряд делили небосвод, заливая пейзаж прозрачным белым светом. Ария, бледная, с темными пятнами, разрасталась на севере. Иридима, меньше и ярче, с ликом, испещренным голубоватыми трещинами, висела на западе, над идолами.

Всего их было шесть. Огромные тени на фоне неба с грубыми чертами, подсвеченными лунным сиянием. Самый большой идол возвышался на тридцать футов, самый маленький едва достигал пятнадцати. Изваяния, высеченные из черного блестящего камня, напоминающего обсидиан, стояли лицом к джунглям вокруг верхушки холма, как звенья рассыпавшейся цепи. Самый массивный идол сидел в центре, глядя поверх головы Кайку на восток.

Вожатая знаками и мычанием велела Кайку идти за ней, поэтому девушка вышла из тени деревьев и шагнула к ближайшему идолу. Буйные звуки джунглей не стихали ни на минуту, но Кайку внезапно ощутила, что она здесь одна, совсем одна перед лицом преданной старины. Давно исчезнувшие люди поклонялись этим идолам тогда, когда не существовало еще ничего из известного Кайку… Ближе всего к ней оказалась сидящая на корточках фигура с лежащими на коленях руками. Черты лица этого идола — выступающий рот и огромные глаза под полуопущенными веками — казались гротескными. Течение времени не пощадило его, смягчило и стерло линии, а одна рука, отломанная, валялась у ног, и все равно истукан сохранился великолепно, и его взгляд, леденящий кровь, не потерял своей власти. Кайку почувствовала себя песчинкой перед лицом этого забытого бога.

Другие казались не менее устрашающими. С огромными животами и странными лицами, они стояли или сидели на корточках. Некоторые походили на животных, которых Кайку никогда прежде не видела, другие напоминали чудовищные карикатуры на людей. Идолы сторожили холм, недобро вглядываясь в джунгли, будто затаив какое-то зло.