Нить Эвридики - [27]

— Это война! Священная война! Война за веру! Наши командиры призывали нас к тому, чему учит Коран…

— Да неужели? Разве Коран призывает жечь, крушить, убивать, превратить в войну всю жизнь, ничего не видеть кроме войны? Погибни сам, лишь бы убить врага… Я понимаю — родоначальники вашей веры на заре вашей цивилизации, в пустыне, вынужденные насмерть биться за каждый оазис, за выживание, в самом деле… Но вы-то чего ищете от добра? Ты вот так же мог бы жить на земле! Вам достался благодатный край, один из прекраснейших на земле, там жить бы счастливо до глубокой старости — что же вы вместо этого делаете? Вот ты не успел жениться, не успел родить детей, не посадил там, на земле, такой вот сад… А мог. И те солдаты могли. Что хорошего вы сделали? Кому помогли? Богу? Неужто богу в радость твоя смерть, в радость все те разрушения, которые ты и подобные глупцы сотворили на земле? Разве после твоего… подвига перестала литься кровь? Разве ты корень зла уничтожил? А не таких же простых парней, как ты сам?

Я уже жалел, что ввязался в этот спор. Чего я хочу им добиться? Сделанного, мягко говоря, не воротишь. Долго ещё молодые ребята будут переселяться в рай, который всё равно не искупит им жизни, а те, кому это было выгодно — в страну живых мертвецов, пока наконец до всех там на земле дойдёт, что это не путь, а тупик…

— Но они — враги! Они мешают нам жить так, как мы хотим!

— Как вы хотите? А как вы хотите? Вроде бы, ты хотел жить так. И вроде бы, помешали тебе в этом как раз добрые дядечки, вручившие тебе автомат и гранату и отправившие на дорогу… Да выгнали бы вы их и жили спокойно! Кому кроме них самих нужен был их военный, тоталитарный рай? Разве те, кого ты называешь врагами, пришли, чтоб выгнать тебя из твоего дома и жить на твоей земле? Разве они пришли, чтоб насильно обратить тебя в христианство? Так чем же угрожают они вашей жизни, вашей вере? А если так утверждают те, кто вместо мирного труда предпочитает рыскать по горным ущельям и наводить ужас даже на собственный народ — разберись, а одна ли у вас вера!

Он рухнул обратно, уронил лицо в ладони. Возмущение оставило его, видно, так же внезапно, как нахлынуло.

— Как же так, как же так… — он раскачивался в такт своим причитаньям и выглядел при этом настолько жалко и беззащитно, что ни с каким автоматом я его решительно не представлял, с игрушечным разве, — лжёшь, лжёшь, лжёшь! Ты всё лжёшь, яд твои слова, ты пришёл смутить меня!

— Зачем мне? Ты уже обрёл, чего искал, а мне идти дальше. Или ты думаешь, здесь есть кому подкупить меня — уж не тем ли золотом, что надсаживает теперь спины бездушных богачей в междумирье? Скажи, каждый ли стих в Коране — истина!

— Конечно! — снова встрепенулся мой собеседник, — Весь Коран — это слово Аллаха, а к слову Аллаха не прибавить и не убавить. Весь Коран — закон для нас!

— Тогда скажи — есть ли здесь у вас Коран?

Я не вспомнил о том, что Коран вообще-то, по идее, написан на арабском и я там ничего не пойму, я не задался вопросом, как в книге, которую каждый день на столе не держу, сразу найду нужные мне стихи. У меня была мысль, было убеждение — оно мной и двигало.

— Вот, погляди… Куда вы дели вот эти стихи: «Кто убил душу не за душу и не за порчу на земле, тот как будто бы убил всех…», «Всякому из вас мы устроили дорогу и путь. А если бы пожелал Аллах, то он сделал бы вас единым народом. Но… чтобы испытать вас в том, что он даровал вам. Старайтесь же опередить друг друга в добрых делах! К Аллаху — возвращение вас всех, и Он сообщит вам то, в чём вы разногласили!» Понимаешь? Или эти стихи как-то по-другому надо понимать? Я не претендую на роль толкователя слов Аллаха, но мне кажется — не может мудрый и милосердный бог призывать к неправедной войне. Не может бог, поселивший тебя в этом саду, призывать уничтожать такие же сады на земле. Не может тот, кто дал тебе твою прекрасную жену, одобрять убийства женщин и детей. Неужто религия ваша — религия жестокости и зла? Или вот ещё — «На вас — забота только о ваших душах. Не повредит вам тот, кто заблуждается, если вы идёте прямо».

Он молчал. И я молчал. Просто показывал ему картины — за время путешествия по мирам я в этом поднаторел. Я заставлял его сравнивать — свой сад и землю, какой он её оставил. Мрак перед глазами мёртвых душ — и свет солнца, которого, спасибо им, он больше не видит. Ровные ряды всходов на поле внизу — и детей, искалеченных минными осколками. Любовь и обожание в глазах жены — и животный страх, то единственное чувство, которого искали оставленные внизу. Я провёл его по своей жизни — показал годы учёбы («Ты тоже мог учиться, мог стать врачом, или учителем, или инженером…»), первые попытки, уже будучи взрослым оболтусом, научиться кататься на велике («Ты тоже мог… А мог научиться водить машину. А мог стать лётчиком или капитаном корабля…»), первый самостоятельно сваренный суп — оказавшийся к тому же съедобным, что главное, и даже похваленный Андрисом…

— Значит, мы только губили? Только убивали ни за что, ни за чем? Потому только, что это было выгодно тем, кто вовсе не следовал заветам Аллаха, кто в душе смеялся над его словами?