Ниобея - [3]

Процесс преобразования деревни не завершился в один день, не завершается он и в пять и более лет. Процесс этот длительный и сложный. Начавшись при жизни Мартина, он продолжается и при жизни его сына Ивана. Теперь драма столкновения человека и времени носит уже иной характер. Это был период, когда деревенская молодежь Словении потянулась в город. Уезжает и Иван. Можно подумать, что его побуждает к отъезду личная драма. Но за этой «личной» драмой стоят «невидимые» социальные причины. Так окончательно разрушается и умирает когда-то цветущее единоличное хозяйство.

Размышляя над судьбой Мартина, Ивана, Аницы, всего рода Кнезовых, чувствуешь, что Карел Грабельшек не только глубокий психолог, но и писатель, хорошо понимающий обусловленность противоречий между людьми не столько добрыми или злыми побуждениями натуры, сколько социальными и экономическими законами времени. Был ли от природы зол и жесток Пепче? Нет, не был. Но белогардизм, то есть служение мертвым идеалам, сделал его жестоким. Был ли сух и неотзывчив Мартин? Нет. Но разрушение единоличного хозяйства делает его замкнутым и «упрямым». Был ли слабохарактерен Иван? Конечно, нет. Но объективные, именно социально обусловленные неудачи сломили и его. Можно возразить, что неудачи и жизненные драмы не всегда имеют объективные причины. Это верно. Но тем и отличается литература, и особенно роман, от жизни, что она вскрывает глубинные, часто невидимые в обыденной жизни причины явлений. И чем реалистичнее произведение, тем социальнее осмысление психологии героев.

При первом знакомстве с книгой кажется, что ее сюжетная структура очень проста: на хуторе Кнезово в крестьянском доме лежит в постели и думает о прожитой жизни тяжело больная старая женщина. В ее воспоминаниях развертывается трудная и драматичная жизнь крестьян, судьбы ее близких — мужа и детей. Кончается книга ее смертью.

Однако чем глубже постигаешь смысл произведения, тем более привлекает своеобразное обращение автора с эпическим временем и пространством.

В романе Грабельшека поток времени разрывается, нарушая последовательность событий. Но абсурдистское нагромождение произвольно вырываемых моментов, философия хаоса здесь отсутствует. Напротив, ассоциативное воспроизведение прошлого в романе создает неослабевающее психологическое напряжение.

Интересны так называемые «пространственные измерения», или «степени реальности», происходящего. Аница не только размышляет, думает, мучительно ищет объяснений давно отшумевшим событиям. Ушедшие из жизни, но близкие ей люди приходят в ее грезы, сны, в ее полузабытье и бред. Граница между бытием и небытием как бы стирается. То, о чем живые люди по каким-то непонятным законам человеческой психики часто не могут сказать друг другу, они говорят оставшейся в живых Анице после того, как навсегда уходят из жизни. Здесь, разумеется, нет никакой мистики. Точка зрения автора логически обоснована.

Реализм Грабельшека заключается именно в том, что все эти полночные «аудиенции», все посмертные визиты психологически мотивированы состоянием героини. Если бы кто-либо из «визитеров», например Тоне, после своей смерти открыл ей вину Пепче, то в произведение был бы внесен элемент фантастики. Но никто не раскрывает ей тайны, которой не раскрыла сама жизнь, не раскрывает ничего, кроме тех психологических состояний, которые могли быть поняты или угаданы и при жизни героев. Пока жива Аница, живы и близкие ей люди. Живы в реальности ее сердца, в иллюзорной, но, может быть, психологически единственно возможной попытке примирить их всех между собой. Книга Грабельшека построена как сложное, многоплановое произведение, лейтмотивом которого являются размышления Аницы Кнезовой о человеческой жизни. Именно ее образ объединяет развитие всех остальных сюжетных линий, он же завершает эту сложную симфонию в прозе.

Роман Грабельшека трагичен. В семье Кнезовых умирают отец, четыре сына, дочь и мать. Но несмотря на это, в романе не чувствуется пессимизма. Именно в силу трудности и хрупкости человеческого бытия, в силу незащищенности человека перед смертью еще более прекрасными предстают минуты радости и восхищения жизнью. Радость любви, труда, дыхание вспаханной, плодоносящей земли, радость человеческого общения, чистоты неба — все это свежестью весеннего ветра пронизывает роман Карела Грабельшека.

Драматизм книги не искусствен. Весь философский комплекс романа органически вытекает из самой трудной, подчас трагичной, ничем не приукрашенной жизни крестьянской семьи. В романе нет ни натурализма, ни ложной романизации деревенской жизни. В этом, как и в воссоздании событий войны, Грабельшек до конца последователен. Его творческий метод можно не колеблясь определить как глубоко самобытный психологический реализм.

Л. Симонович

1

Она все еще не собирается уходить? Кнезовка в нетерпении. Как бы это ей сказать? Обидится она? Подумает, что хочет от нее избавиться? Конечно, хочет, но показать этого нельзя. Ведь без нее не обойтись. Кто будет за ней ухаживать, ходить для нее в магазин? Люди так обидчивы, а эта Мерлашка в особенности, из-за чепухи готова надуться как мышь на крупу. Что такого она сказала ей в последний раз, что та три дня на нее дулась? Она уже не помнит, только ничего плохого… Нужно быть к ней повнимательней, не годится, чтобы та опять была недовольна. Дело ведь не только в помощи, когда-никогда нужно с кем-то и поговорить. Днем, кроме Мерлашки, в дом никто не заглядывает. Они приходят только ночью. Она не хочет, чтобы Мерлашка, ее соседка и жена их бывшего арендатора, мешала ей разговаривать с ними. Чего доброго, растрезвонит об этом людям, а ей этого не хочется. Выходит, она совсем не такая, какой притворяется, подсмеивались бы люди. Вон как ее скрутило, сказали бы они. Может, они даже и позлорадствовали бы — таковы уж люди. Если перед ними плачешь, они тебя утешают, наверно, им даже тебя жалко, а в глубине души им все-таки приятно, что несчастье случилось с кем-то другим, а не с ними. Зачем плакать, жаловаться, разве это ей поможет? Ей приятнее, что люди считают ее черствой. Как-то, когда она еще показывалась на люди, она краем уха слыхала: «Обо всем позабыла, что ей за дело до того, что осталась одна».