Никудышный - [39]

Проехав часов сорок, они рано утром прибыли на станцию под названием Развилка.

— Странное название, сказала Нонна Сергеевна. Здесь что, село или город?

— Городок небольшой. Километрах в десяти отсюда.

— Мы здесь сойдем, дочери нужно в больницу.

— Я вижу, вы в опасное путешествие пустились в ее таком положении.

— Рожают везде, — ответила Нонна.

— Так-то оно так, — покачала головой проводница.

Пассажирки высадились. На перроне были видны их одинокие фигурки. Внезапно Ляля охнула и схватилась за живот.

— Началось, — подумала Нонно Сергеевна.

Она быстро забежала к дежурному по станции, вызвала «скорую» и их доставили в городскую больницу, единственную в этом городе, но имеющую свое родительное отделение.

Вскоре крики изнеженной Ляли огласили родильное отделение. Ее уговаривали, но она кричала пока схватка не отпускала ее. Потом начиналось все снова. Врачиха-акушер сердито внушала ей, что необходимо успокоиться.

— Все рожают, — но такой беспокойной я еще не видела.

— А-а-а, — надрывалась Ляля.

Мать беспокоилась. Она вызвала врачиху и попыталась сунуть ей денег.

— Вы что хотите, чтобы я за нее родила? — рассердилась врач и отбросила протянутую руку с деньгами.

— Какие некультурные здесь, — возмущалась Нонна Сергеевна, сидя в коридоре приемного покоя, на втором этаже которого сейчас надрывалась ее дочь.

Она долго орала, беспокойная мамаша, всполошившая всех, и роды у нее протекали нервно, врачи боялись, как бы это взбалмошное существо не задавило своими беспрерывно двигающимися ляжками, ребенка.

Наконец, ребенок появился на свет.

— Девочка, — сказала пожилая акушерка, занимающаяся ребенком. — Прехорошенькая, с длинными волосами.

Ляля, измученная родами, этим неподдающимся описанием кошмаром, думала про себя, что больше ни за что на свете не допустит беременности. Она жалела себя, растерзанную, с болями от разрывов, так как ее поведение привело к тому, что пришлось накладывать болезненные швы. Потом ее увезли в палату и два дня у нее сильно болел живот.

Кормить девочку она отказалась. Сразу же туго перевязала пеленкой грудь. Ее пытались уговорить, но она отвернулась от всех и молча лежала, не разговаривая ни с кем.

Мать ее видела только в окно. Кто и как кормил девочку Ляля не интересовалась. В палату вошла врач.

— Ваша мама настаивает на выписке. Это рано, но она слишком настойчива.

— Я хочу домой.

— А ребенок, вы его возьмете, или оставите в больнице?

— Возьму.

— Хорошо мы подготовим вам справку о рождении дочери и вы по приезду в Москву должны зарегистрировать ее в ЗАГСе.

Назавтра они уже втроем, девочка была на руках у матери и Ляля не смотрела на сверток с ней, были доставлены на вокзал.

Поездов было много. Но они не стали ждать какой-то определенный. На первом пути объявили отправку. Мать с дочерью, вскочили в вагон, не обращая на вопли проводницы.

— Нам одну остановку, — сказала Нонна Сергеевна сердитой проводнице и сунула ей в карман деньги.

Вопрос был исчерпан. Ехали недолго.

— Следующая остановка Пролетарская, — сказала им ставшая любезной проводница.

Поезд остановился. Дамы вышли на перрон.

— Постой тут, я скоро, — сказала мать и проворно понеслась с девочкой по улице.

Было около семи часов утра и прохожих почти не было.

Нонна Сергеевна оглянулась по сторонам и увидела большой дом под железной крышей. Она вошла в калитку и положила сверток с девочкой на крыльцо. Не оглядываясь, побежала и скрылась за углом дома. До станции было десять минут ходьбы.

Ляля не спросила про дочь, а мать не сказав ничего, вошла в двери вокзала и купила два билета до Москвы.

Проходящий поезд не задержал их на этой станции. Через десять минут они ехали в купе и смотрели в окно сосредоточенно, как будто им было дано задание сосчитать все мелькающие у дороги столбы.

Им было все-таки стыдно взглянуть друг на друга, потому они и ехали, думая каждая о своем.

Москва встретила их нормально, как будто бы в жизни этих двух человек, относящихся по признаку пола к женскому, ничего особенного не произошло. Ну выехали на прогулку по российским железным дорогам две путешественницы, посмотрели мир и вернулись обратно.

Лялю донимало молоко в грудях, желающих кормить ребенка. Они как будто не понимали того, что некого тут в доме кормить грудным молоком, и никто их не просит об этом, но мать-природа заботилась о малышке и часто, по нескольку раз в день подбрасывала молочка для брошенной где-то далеко девочке. Только малышка не знала, где искать свою теплую грудь и потому привыкала к жесткой маме с козьим молоком.

Тогда Ляля нервничала не об оставленной на станции малышке, а о неудобствах, причиняемых природой, заставляющей прибывать и прибывать не востребование питание для родившейся дочки.

А еще неприятно было ожидание мужа. Он был нужен молодой сильной представительнице прекрасного пола, как муж, но не самец, производитель детей. Он нужен для жарких ночей и нежных объятий. Ляле так нравились его сильные руки, поднимающие ее с пола и прижимающие к своей груди, где стучит неистово мужское сердце.

Ей предстояло впереди объяснение с мужем, куда и как исчез ребенок. Мать заготовила целый трагический рассказ о неудачных родах, но как пройдет спектакль, они предположить не могли. В душе боялись разоблачения.