Николай Рерих - [32]
Очень трудно, и мне в особенности, яснее и подробнее сказать Вам, что чувствую, да и писать приходится, как всегда, наспех.
Буду рад, если эти строки не только объяснят Вам, хоть несколько, мотивы, которыми мы руководствовались, приобретая картину Рериха, но и дадут Вам некоторую уверенность в том, что мы действуем не совсем уже опрометчиво в таком ответственном и дорогом для нас деле.
Во всяком случае, прошу Вас извинить, что отнял у Вас столько времени чтением этого письма, и верить в чувства моего искреннего к Вам уважения.
И. Остроухов».
Изменил ли Муромцев свое мнение о недостаточно детальной, по его мнению, картине — неизвестно. Но письмо Остроухова — одно из точнейших объяснений разницы задач, методов, целей русских современных художников. Необходимости этой разницы для развития искусства. Права художника на избрание своего собственного творческого пути.
Автор «Гонца» и «Заморских гостей», «Города» и «Заповедного места» выбрал свой путь. В этом пути его будет сопровождать старая итальянская легенда о художнике и его ученике: ученик просит Мастера помочь ему. Мастер же отвечает только: «Сделай так, как нужно тебе…» Ученику Микешина, Куинджи, Стасова, Кормона нет еще тридцати лет. Он многое взял от них, но, благодарный учителям, идет своим путем. Слова Мастера — к себе обращает: «Сделай так, как нужно тебе…»
Глава IV
По святым местам
В канун нового года — тысяча девятисотого, на вопрос, чего он не хочет в будущем, Рерих ответил: «Гибели на Руси самобытности и национальности».
Эту самобытность он видит в дальнем прошлом России-Руси, в ее архитектуре, живописи, литературе, в самом укладе ее быта.
Россия настоящая вступила в новый век. Все чаще рабочий Питер встает против сановного Петербурга. Все чаще бастуют обитатели кирпичных общежитий-казарм, растущих за дальней Нарвской заставой. Все больше нищают крестьяне ближних и дальних сел, поток переселенцев движется в Сибирь в чаянии земли и воли. Разгоняют казаки студенческую демонстрацию у Казанского собора — на площади остаются мертвые, раненые, иссеченные нагайками. В этом реальном мире, в жестоком двадцатом веке живет Чехов, его герои, опутанные и униженные бытом, Бунин с его нищей деревней, старый Толстой, не устающий напоминать сытым о голодных, благополучным — о неблагополучии мира, молодой Горький, которого читает вся Россия. В блоковские храмы, в мир тихих лампад, светлых туманов, венков из белых роз, отроков, возжигающих свечи перед Невестой, неумолимо вторгается тревога и тягостное ожидание:
В это сегодняшнее смотрят немногие художники: Сергей Коровин, показавший в картине «На миру» поединок кулака и бедняка, заранее проигранный бедняком, Сергей Иванов, полотна которого — как крик замученного, обобранного русского крестьянства, Касаткин, словно иллюстрирующий «Молоха» и начальные страницы «Матери». Но такая открытая тенденциозность живописного рассказа — удел немногих.
Художники молодого «Мира искусства» больше всего боятся именно явной тенденциозности, «литературности» в живописи. Их сфера, их любовь — прошлое, которое кажется гармоничным, подвластным художнику-творцу.
Современный город стандартен, бюрократичен, современная деревня темна и убога. А прошедшее видится гармонично-прекрасным, вернее, в нем легче выделить, кристаллизовать ту гармонию, которой, кажется, совсем нет в новом веке.
«Мирискусники» подолгу живут в Париже и Мюнхене, в Вене и Флоренции. Их привлекают замки, вставшие над Луарой, пестрота венецианских карнавалов. И неизбежно и достойно в это прошлое человечества, его великой культуры входит Россия — страна не только нищая, придавленная деспотизмом пришлых татар и отечественных государей, но сохранившая себя в этом деспотизме. Страна, создавшая искусство древней иконы, водрузившая белокаменные храмы на речных берегах, украсившая дворцами и фонтанами плоские приневские равнины.
«Мирискусники», в противоположность передвижникам, не проклинают крепостничество и государственную систему России. Они видят свою цель в утверждении искусства России, непрерывности его развития. От непонятной современности они уходят назад, к «усадьбам во вкусе Тургенева», к торжественной прихотливости Растрелли и строгому классицизму Кваренги.
«Мирискусники» — не только изобразители прошлого, они — открыватели, собиратели прошлого, историки, инициаторы журналов, ему посвященных.
Уход в прошлое неизбежно оказывается не только бегством от современности, но утверждением народа и его истории, прояснением связи отечественного искусства с другими странами, его значения в общем пути человечества.
