Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат - [121]
Конечно, Катков изменил свои взгляды не только под влиянием записки Игнатьева. Она в концентрированной форме лишь выразила то, над чем публицист задумывался. Главную роль здесь сыграла политика Германии, направленная на вытеснение России из Болгарии. С легкой руки Каткова Игнатьев стал приобретать в консервативных кругах, настроенных антигермански, роль выразителя патриотических настроений и возможного кандидата в руководители российской внешней политики. Особенно поддерживали эту мысль славянофилы – И. С. Аксаков, А. А. Киреев и другие. Однако Александр III не желал видеть Игнатьева вновь на министерском посту. Хотя он во многом и был согласен с его воззрениями, но опасался чрезмерной активности и увлечений бывшего дипломата. Гирс был осторожен, надежен и полностью управляем.
В марте 1887 г. после событий «военной тревоги», когда с помощью России был предотвращен франко-германский военный конфликт, Игнатьев подал новую записку царю. Там была, по сути дела, представлена внешнеполитическая программа национально-ориентированных консервативных сил России. Ее характеризовали требования учета национальных интересов страны во внешней политике, свободы и самостоятельности действий без «оглядки» на Европу, разрыва невыгодного для России союза трех монархов. Главной задачей было названо решение Восточного вопроса, в том числе установление российского преобладания на Балканах и в проливах. Игнатьев опять повторял мысль о сближении с Францией. Он характеризовал ее как ближайшего союзника России в предстоящей борьбе с Германией. Другим союзником Игнатьев считал балканские народы. Что касается Турции, то теперь Игнатьев видел в ней только враждебную России державу, это исключало, по его мнению, мирное разрешение проблемы проливов.
В заключение высказывался ряд конкретных предложений о политике России в отношении европейских и балканских государств, причем обращалось внимание на спорные вопросы между последними (например, македонский). Коснулся Игнатьев и внутриполитической борьбы в Болгарии и Сербии. По его мнению, возможность парализовать усилия Англии и Австро-Венгрии на Балканах, направленные против России, оставалась, и на это должны были быть обращены действия МИД.
Множество помет Александра III на полях этого документа свидетельствовало о согласии царя с большинством идей и предложений Игнатьева. Однако некоторые из них царь иногда неправомерно квалифицировал как фантастические (например, мысль о зависимости внешней политики России от европейских держав, о враждебности ей Тройственного союза, о двурушнической позиции Бисмарка, об отсутствии в политике российского МИД учета русских национальных интересов). Эти замечания свидетельствуют о том, что царь еще оставался в плену надежд на действенность союза трех монархов. Игнатьев же был более близок к истине. Не мог Александр III смириться с подчиненной ролью России в союзе, поэтому не хотел признавать этого. К критике действий МИД император отнесся также неодобрительно. Ведь он фактически руководил внешней политикой. Что касается Гирса, то в своих замечаниях на записку он практически не согласился ни с одним ее пунктом, а некоторые замечания назвал глупостью и инсинуациями[589]. Резкие высказывания Гирса, во многом несправедливые, объяснялись не только принципиальным несогласием министра с программой Игнатьева, но и личной обидой. Гирс знал, что многие политические и общественные деятели, недовольные его прогерманским курсом и обвинявшие его в пассивности, нерешительности, нежелании отстаивать национальные интересы России, видели в Игнатьеве более приемлемого руководителя внешней политики страны. Что касается Игнатьева, то ряд его предложений и критических замечаний в адрес МИД был, на наш взгляд, вполне справедлив. Однако, призывая к активным международным действиям, Игнатьев опять-таки слабо учитывал экономические факторы, заставлявшие МИД проводить осторожную внешнюю политику. Таким образом, конфликт Игнатьева с МИД нашел продолжение через 10 лет после его ухода с дипломатической службы.
Критика политики Гирса не прошла Игнатьеву даром. Через год весной 1888 г. отмечалось 10-летие Сан-Стефанского договора. К этому времени отношения России с освобожденной ею Болгарией были уже прерваны. Русская пресса публиковала статьи о том, что и русско-турецкая война, и Сан-Стефанский договор ничего не принесли России, кроме людских и финансовых затрат. Имя Игнатьева связывалось напрямую с этими неудачами. Особенно возмутила генерала статья В. П. Мещерского в «Гражданине», которая, как Игнатьев знал, предварительно рассматривалась в Азиатском департаменте МИД. В статье утверждалось, что Игнатьев, обладая широкими полномочиями, заключил Сан-Стефанский договор, самовольно расширив пределы Болгарии, и тем самым подал повод к его пересмотру на Берлинском конгрессе. Поскольку Игнатьев как член Государственного совета не мог опровергнуть эту клевету в печати, он направил Гирсу письмо, где напомнил министру, что текст проекта договора был обсужден на совещании у императора в присутствии самого Гирса и что Игнатьев самовольно практически ничего в нем не изменил. Игнатьев назвал обвинения в свой адрес лживыми и клеветническими и выразил возмущение тем, что МИД санкционировал помещение статьи в печати
