Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат - [119]

Игнатьевым была предпринята попытка решения еврейского вопроса. Еврейские погромы весной 1881 г. на юго-западе России заставили его вплотную заняться этой проблемой. При МВД был создан Центральный комитет для рассмотрения еврейского вопроса, на местах – губернские еврейские комитеты. Были приняты меры по ограничению прав евреев.

Большой резонанс в обществе вызвали временные правила против евреев (май 1882 г.), согласно которым им запрещалось селиться, иметь недвижимое имущество вне городов и местечек, а также торговать в воскресные дни и христианские праздники. В ответ на просьбу делегации еврейской общественности отменить ограничения Игнатьев заявил, что евреи должны заняться общественно-полезным трудом и бросить виноторговлю и ростовщичество[578]. Националистические и шовинистические нотки вообще присутствовали в натуре Игнатьева, негативно относившегося не только к евреям, но и к полякам. Однако если раньше это проявлялось на бытовом уровне, то теперь – на уровне государственной политики. Одной из причин служило то, что евреев и поляков было много в рядах революционеров, с которыми Игнатьев боролся еще в бытность его в Константинополе, а теперь в России.

Временные правила ударили в основном по еврейской бедноте, не занимавшейся ни виноторговлей, ни ростовщичеством. Часть еврейского населения стала пополнять ряды революционеров и эмигрантов. В то же время правила вкупе с другими репрессивными актами подорвали репутацию Игнатьева в обществе. Крайних консерваторов, таких как К. П. Победоносцев, М. Н. Катков и других он, наоборот, оттолкнул своими либеральными проектами. Политика Игнатьева была, таким образом, двойственной. Он стремился предотвратить революционизацию общества как либеральными мерами, так и усилением репрессий.

Положение Игнатьева не было прочным. Как писал он, его представления в Государственный совет и другие правительственные учреждения всегда встречались с недоверием. «Я был слишком чужд бюрократического мира и разделял со всеми чисто русскими людьми предубеждения к плодотворности чисто канцелярской, чиновничьей работы»[579]. Вокруг него создалась атмосфера недоброжелательства. Лишь славянофилы оставались его верными союзниками.

Весной 1882 г. Игнатьев выдвинул проект созыва Земского собора. Собственно говоря, эта идея разделялась им и раньше. Почерпнута она была у славянофилов, а также частично являлась плодом убеждения и самого Игнатьева о непригодности для России парламентаризма по типу европейских стран. Мнение «земли», народа Игнатьев считал серьезной антиреволюционной силой. В идее Земского собора он видел воплощение соединения монарха и народа. Не раз он высказывал это Александру II и Лорис-Меликову. Став министром, он решил реализовать свой проект.

Толчком к этому послужило письмо И. С. Аксакова Игнатьеву от 10 января 1882 г. В нем маститый славянофил противопоставлял либералам и конституционалистам созыв «Земщины» – выборного от всех сословий Земского собора, на который царь может опереться в своей политике[580]. Как и Аксаков, Игнатьев не видел глубинных причин революционного и конституционного движения в России. Оно, по его мнению, являлось плодом усилий польских, германских и еврейских либералов и радикалов[581]. Слово русского народа, казалось ему, даст отпор всем чужеземным заимствованиям. Выиграла бы Россия и во внешнеполитическом плане, приобретя «новый блеск и новую силу в глазах своих единоверцев и славян, и сразу отбросила бы плачевные результаты Берлинского договора, внушив почтение и боязнь Европе при виде воскресшей нравственной и несокрушимой силы славянской державы»[582]. Это было глубоким заблуждением, следствием многолетней оторванности Игнатьева от российских реалий и слепой верой в преданность народа самодержавию, в отличие от «образованного общества».

Игнатьев предполагал созвать собор в дни коронации Александра III, которая намечалась на май 1882 г. По его мысли, собор должен был выяснить настроение народа, обсудить реформу местного самоуправления и ряд других вопросов. Он не предназначался для серьезной законодательной работы, а должен был демонстрировать единение власти и народа, утвердив таким образом крепость самодержавия. Предварительно царь выразил сочувствие этой идее. Однако коронация была отложена на год, а записка Игнатьева о соборе Александру III тщательно изучена министрами, Победоносцевым и Катковым, хотя Игнатьев просил царя пока ее никому не показывать. Почти все они выступили против созыва собора, найдя эту идею несвоевременной и вредной, а Катков даже революционной. На совещании у императора 27 мая 1882 г. проект был признан опасным, и хотя Игнатьев уже не настаивал на нем, он был вынужден подать в отставку. Александр III, отвергавший в принципе выборное представительное начало, счел, что Игнатьев зашел слишком далеко, и предал своего министра, отрекшись от первоначального согласия с его проектом. На этом закончилась государственная карьера Игнатьева. В 50 лет он оказался вычеркнут из государственной жизни, еще полный сил и энергии. Правда, он оставался членом Государственного совета, куда был назначен еще в декабре 1877 г., но это была скорее почетная, чем деятельная должность. В «утешение» его наградили в 1883 г. орденом Св. Владимира 1-й степени.