Николай Островский - [70]
Эту радость разделяли и друзья Островского. По его просьбе Вера Васильевна Бердникова, работник Наркомата обороны — капитан Красной Армии, купила в военторге комсоставскую гимнастерку, прикрепила к воротнику знаки различия бригадного комиссара — ромбы и звезду на рукаве.
Эту форму Николай Алексеевич надевал в особо торжественных случаях. Первый случай — женский праздник Восьмого марта. Накануне этого дня он написал шуточное письмо А. П. Лазаревой.
«В честь международного женского дня, в знак уважения и дружбы к могущественному полу, я впервые завтра надену свой комиссарский мундир, предстану перед женским большинством в нашем доме как вояка и недодемобилизованный партизан. Пусть сверкают перед их глазами комиссарские звезды, золотые пуговицы, почетный ромб на петлицах и все остальное, что так пленяет сердца красавиц».
Май 1936 года. В Сочи закончилось строительство дома для Островского, этот дом — подарок правительства Украины. Начались сборы к отъезду. Много хлопот, но настроение у всех приподнятое. В предотъездную суету включился и Николай. С его участием отбирали книги из библиотеки, упаковывали и отправляли в Сочи. Закупали и отправляли книжные шкафы, необходимую мебель, шторы для многочисленных окон дома, посуду, хозяйственные мелочи. Купили рояль, и это была не роскошь, а необходимость — в часы отдыха Островский с упоением слушал певцов, которые к нам приходили.
Накануне отъезда устроили товарищеский ужин. Николай предложил тост за удачно проведенную московскую (творческую командировку». К нему все присоединились, пожелали Николаю творческих успехов в новом доме. Было очень весело, и задавал тон сам Николай.
Для переезда в Сочи Островскому был предоставлен вагон-салон. Устроились хорошо, но в пути Николая страшно измотало: наш вагон был прицеплен к хвосту поезда. Кровать с панцирной сеткой только увеличивала страдания: нам приходилось по очереди, наваливаясь на сетку всем телом, сдерживать тряску.
Опять на станциях Николая Островского встречали люди — с плакатами, с цветами. Он находил силы — улыбался… И хотя мы с Екатериной Алексеевной старались «регулировать» эти встречи, сдержать желающих было все равно невозможно.
Наконец прибыли в Сочи. Не чаем, как домой добраться, отдохнуть. Но и тут весь перрон и привокзальная площадь заполнены встречающими. Народу так много, что кажется, все жители города здесь. Едва поезд остановился, в вагон вошли секретарь горкома партии, руководители городских организаций. Пришли приветствовать Островского и пионеры; одна из пионерок тут же, у постели, зачитала приветствие и прочла стихотворение. Ну и конечно, пришла Ольга Осиповна с двенадцатилетней дочерью Екатерины Алексеевны Катюшей. И Левушка Берсенев… Все было торжественно, радостно. Но когда Николай узнал, что перрон вокзала заполнен людьми и его ждут, он попросил перевести вагон на запасный путь и подождать, пока народ разойдется. Всех нас поразило это решение Николая. Но он сказал:
— Одно дело, если бы я вышел к народу под ручку с женой, а так — что, поволокут меня как селедку.
Было и смешно и горестно.
— Подумать, он еще находит силы для шуток, — сказал кто-то из присутствующих.
К вечеру, когда с площади народ немного рассосался, на большом автобусе повезли Николая в новый дом в Пионерском переулке (сейчас это переулок Островского). Но и теперь вдоль шоссе стояли люди, громко приветствовали Николая, засыпали машину цветами. Кто-то ухитрился забросить букет роз в окно, и букет чуть не попал в лицо Николаю: я вовремя поймала его, оцарапав руки.
Отдохнуть после дороги почти не удалось: Островского ждала бригада кинематографистов из Ростова. У них было задание: снять полнометражный документальный фильм о жизни и работе Островского. Как всегда, Николай сказал: «Раз надо, будем делать».
Потянулись съемочные дни. К сожалению, фильм не получился. Не знаю почему, но не смогли его сделать. Сохранилось только несколько кадров. В год смерти Островского их демонстрировали на экранах Москвы. Сейчас эти кадры можно увидеть только в музеях Островского в Москве и в Сочи.
Островский намеревался работать. И тут болезнь. Желтуха. Неожиданная. Больше месяца в полузабытьи. Дежурили у постели дни и ночи. Смерть отступила. Николай стал медленно поправляться. Еще не сошла желтизна с лица, но уже секретарь все больше и больше времени задерживалась у Островского: шла подготовительная работа к записи романа. Ожили и мы. Получали от Николая задания. Жизнь стала постепенно входить в колею. А потом — печальное известие. Умер Горький.
Несколько дней Островский не в состоянии был работать. Продиктовал телеграмму-соболезнование. Тут же отослал ее в «Комсомольскую правду» и на радио.
А когда Горького похоронили, с еще большей энергией взялся за дело, как бы доказывая себе что-то…
«С 17 июля по 17 августа написано 123 печатные страницы. Это невиданное напряжение и темпы», — писал он мне 21 августа в Москву, куда я вернулась, чтобы подготовить квартиру к его возвращению.
