Николай Островский - [47]

Шрифт
Интервал

— Что ты хочешь этим сказать, Коля? — вмешалась я.

— Я хочу сказать, что если мне укажут на ошибки, то буду переделывать книгу до тех пор, пока не добьюсь, чтобы на ней было поставлено слово «да». Но а если все же мне это не удастся, тогда буду решать другой вопрос… — И едва слышно закончил: — Чтобы вернуться в строй, я, кажется, сделал все… Да, все, — повторил он задумчиво.

Я не уточняла, какой вопрос он «тогда» собирался решать. Я слишком хорошо помнила Новороссийск.

В дверь постучали.

— Открой, мамочка, — сказал Николай.

— А, Иннокентий Павлович, заходите, заходите, — радостно заговорила в дверях Ольга Осиповна, встречая Феденева. — Давно вас не было, Коля заждался…

— С какими новостями, Иннокентий Павлович? С хорошими или плохими? — задал вопрос Островский.

Иннокентий Павлович замялся:

— Да… как тебе сказать. Хорошего пока ничего нет. Рецензент считает, что ты пока со своей задачей не справился…

В комнате наступила тишина.

— Можешь больше ничего не говорить. Я понял все. Книгу не приняли.

Чтобы разрядить наступившую тишину, мы стали говорить, что на время Николаю надо бы оставить работу, отдохнуть, отвлечься, подлечиться. Но он не хотел нас и слушать.

— Завтра же возьмусь за работу, снова пересмотрю, перечитаю всю книгу, где найду нужным, исправлю…

Позже И. П. Феденев вспоминал, что, когда в издательстве ему показали отзыв на роман Островского, он колебался. Что делать? Сказать сейчас же все Николаю или потребовать передачи рукописи другому рецензенту и подождать еще одного отзыва?

— Однако мне вспомнились слова Коли: «Самая горькая правда мне дороже сладкой лжи». Он не любил, когда от него что-нибудь скрывали. И я решил ему рассказать все, как было. Мне не пришлось успокаивать его, наоборот, к великому моему изумлению, он сам стал успокаивать меня: «Теперь столько расплодилось писателей, и все хотят, чтобы их печатали. Если рукопись забракована, значит, она действительно плоха. Нужно поработать еще, чтобы сделать ее хорошей. Победа дается нелегко.

Такова была первоначальная судьба «московского» экземпляра.

Но был еще «ленинградский».

В начале декабря А. А. Жигирева откликнулась: она прочла рукопись и хорошо отозвалась о ней. Это очень обрадовало Николая, и он тотчас написал Жигиревой: «Ты неплохо отзываешься о написанном, радостно это… Я безусловно верю, что ты сделаешь все, что в силах, дабы редакция просмотрела и вынесла свое суждение… Я ведь хочу одного, чтобы книга не плавала по три года в редакционных дебрях. В литературу входят ударные массы, и редакции захлебнулись от тысяч рукописей, из которых свет увидят единицы.

Я ожидаю твоего письма большого… В своем письме напиши и о Корчагине. Как, сумел ли я хоть отчасти правдиво написать о юном рабочем комсомольце?.. И, не стесняясь, рассказывай, как меня кроют за книгу…»

Он писал ей это 9 декабря. Но Александра Алексеевна замолчала: видно, ей нечем было обрадовать автора. Вот что мы узнали от нее несколько лет спустя, уже после смерти Островского:

— Коля просил меня прочитать его рукопись и написать свое мнение, а потом передать на отзыв кому-нибудь из редакторов. Я читала рукопись и плакала… Коле я написала: «Я не литератор, но роман твой до души доходит», обещала прислать отзывы. Я отнесла рукопись в редакцию «Гудок». Там ее продержали месяц, хвалили, но не печатали. Я забрала у них рукопись и пошла в ленинградское отделение издательства «Молодая гвардия».

В конце января 1932 года пришло от Жигиревой обнадеживающее письмо. 7 февраля Островский сообщал Т. Б. Новиковой: «Ленинградский облполитпросвет рекомендовал ее (рукопись. — Р. О.) Ленгизу[27] издать, и книга проходит последние заграждения в Ленгизе. Со дня на день ожидаю приговора».

Был еще третий, «украинский» экземпляр рукописи. Но П. Н. Новиков молчал.

Наше напряженное ожидание немного разрядил Дмитрий Алексеевич Островский, который в декабре 1931 года приехал на несколько дней из Шепетовки навестить брата. И вот мы узнаем, что шепетовские комсомольцы на активе читали пять глав романа — по черновику, который еще в июне был послан Николаем Дмитрию Алексеевичу. О работе отозвались хорошо, «приветствуя работу над историей революционного движения в городе».

Комсомольцы Шепетовки связали Николая Островского с местной газетой «Шлях Жовтня» («Путь Октября»), органом шепетовского окружкома КП (б) У, предложили организовать литстраничку.

Николай писал А. А. Жигиревой:

«Сколько противоречий, сколько горечи, и тут же, родная, надежда на полезную творческую жизнь. Вновь оживает вокруг меня, забытого многими, сближение с молодежью, приветствуют мою работу, и мне дорого, и волнует, читать, что в городке, про который я писал, выносит молодежь резолюции одобрения…»

Окрыленный сообщением брата, Николай с еще большим рвением взялся за пересмотр рукописи. Наконец работа была закончена. По просьбе Островского И. П. Феденев отнес рукопись в издательство «Молодая гвардия» и журнал ЦК ВКП(б) и ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Мы решили попросить в книжном издательстве повторного рецензирования.

Из писем Н. Островского той поры:

7 февраля — Т. Б. Новиковой:


Рекомендуем почитать
Северная Корея. Эпоха Ким Чен Ира на закате

Впервые в отечественной историографии предпринята попытка исследовать становление и деятельность в Северной Корее деспотической власти Ким Ир Сена — Ким Чен Ира, дать правдивую картину жизни северокорейского общества в «эпохудвух Кимов». Рассматривается внутренняя и внешняя политика «великого вождя» Ким Ир Сена и его сына «великого полководца» Ким Чен Ира, анализируются политическая система и политические институты современной КНДР. Основу исследования составили собранные авторами уникальные материалы о Ким Чен Ире, его отце Ким Ир Сене и их деятельности.Книга предназначена для тех, кто интересуется международными проблемами.


Хулио Кортасар. Другая сторона вещей

Издательство «Азбука-классика» представляет книгу об одном из крупнейших писателей XX века – Хулио Кортасаре, авторе знаменитых романов «Игра в классики», «Модель для сборки. 62». Это первое издание, в котором, кроме рассказа о жизни писателя, дается литературоведческий анализ его произведений, приводится огромное количество документальных материалов. Мигель Эрраес, известный испанский прозаик, знаток испано-язычной литературы, создал увлекательное повествование о жизни и творчестве Кортасара.


Кастанеда, Магическое путешествие с Карлосом

Наконец-то перед нами достоверная биография Кастанеды! Брак Карлоса с Маргарет официально длился 13 лет (I960-1973). Она больше, чем кто бы то ни было, знает о его молодых годах в Перу и США, о его работе над первыми книгами и щедро делится воспоминаниями, наблюдениями и фотографиями из личного альбома, драгоценными для каждого, кто серьезно интересуется магическим миром Кастанеды. Как ни трудно поверить, это не "бульварная" книга, написанная в погоне за быстрым долларом. 77-летняя Маргарет Кастанеда - очень интеллигентная и тактичная женщина.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Есенин: Обещая встречу впереди

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.


Рембрандт

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.


Жизнеописание Пророка Мухаммада, рассказанное со слов аль-Баккаи, со слов Ибн Исхака аль-Мутталиба

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.


Алексей Толстой

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.