Николай Островский - [23]
Рекомендовали Островского в партию: Николай Николаевич Лисицын, член партии с 1918 года, Михаил Михайлович Бойко, член партии с 1918 года, Адам Яковлевич Калиновский, член партии с 1919 года.
9 августа 1924 года Николай Островский стал членом партии большевиков. Он вступил в партию в год смерти Ленина.
«Быть членом Великой Партии — заветная мечта каждого молодого человека нашей страны».
И он снова в делах.
18 августа на заседании бюро Изяславского райкома партии слушается вопрос о проведении праздника, посвященного снятию урожая. Островскому поручено «подготовить все силы КОМ, привлечь всю молодежь…».
Но снова здоровье подводит его. И 22 августа 1924 года бюро Шепетовского окружкома комсомола выносит решение о предоставлении Островскому двухмесячного отпуска и о посылке его в Житомирскую водолечебницу.
30 августа 1924 года ЦК комсомола Украины посылает в Наркомздрав следующее письмо:
«ЦК ЛКСМУ просит направить члена Волынского ГК ЛКСМУ тов. Островского на курорт но роду его болезни». 2 сентября его направляют на лечение в Харьков, в клинику 1-го Государственного украинского научно-исследовательского медико-механического института.
«Вошел туда на своих ногах — вышел на костылях», — вспоминал Островский впоследствии.
Идет не просто борьба за здоровье — идет борьба за жизнь. Он лечится в санаториях Славянска, Евпатории. И снова попадает в Харьковский медико-механический институт… Там переносит тяжелую операцию коленного сустава. Последний раз самостоятельно он едет в санаторий «Майнаки», в Евпаторию…
Врачи советуют ему пожить несколько месяцев на юге. И тогда Ольга Осиповна пишет моей матери в Новороссийск… Он еще сделал попытку вернуться к работе: я уже писала о том, как он на исходе лета 1926 года поехал в Харьков к другу Петру Новикову, затем в Москву к Марте Пурины Но вернулся в Новороссийск вскоре и слег окончательно.
У нас, в доме № 27 по Шоссейной улице, болезнь приковала его к постели, — как выяснилось, на всю жизнь.
Он вернулся в строй, но иначе, чем думал.
Долгий путь лежал к этой победе. Долгий и тяжелый.
6
Трудная зима
Декабрь 1926 года. Вечер. За окном бушует норд-ост. Снег не падает, а осатанело, крутясь, летит куда-то мимо окон. Холодно.
У нас гости: мать Николая Ольга Осиповна и Марта Пурннь, приехавшая из Москвы. Ждем к столу Николая.
Он задержался у себя в комнате. Наконец появился в дверях. Как он бледен!
— Тебе плохо, Коля, ложись, я подам ужин в постель, — сказала я.
— Нет, ничего, сейчас пройдет, — ответил он и тут же, беспомощно взмахнув рукой, словно хотел ухватиться за воздух, повалился… Его успели подхватить, бережно уложили в постель.
Несколько минут он был без сознания.
С этого дня болезнь резко обострилась. Со сжатыми зубами, подавляя боли в суставах, Николай неподвижно лежал на спине.
Напрягая всю волю, он боролся с болью, старался привыкнуть к ней. Говорил, что удается, словно пытался доказать это самому себе. Непрерывно читал.
Боясь неподвижности, Николай попросил укрепить на потолке ролики. Через них перекинули веревку. Два конца ее привязывали к ногам Николая, другие укладывали у руки. В те часы, когда около него никого не было, он занимался гимнастикой, доводя себя до изнеможения.
Тяжело было ему по ночам. От долгого лежания в одном положении боли в теле усиливались, а повернуться сам он не мог. Чтобы облегчить его страдания, нам приходилось часто вставать, помогать ему. Дежурили по очереди я и мои родные — мама и сестра. Так как поело трудового дня я засыпала крепко и меня трудно было разбудить, то по предложению Николая к моей руке привязывали веревку, другой конец был близко к руке Николая. Когда я ему была нужна, он будил меня, дернув за веревку.
Он пишет брату 2 ноября 1926 года:
«…Я креплюсь, не падаю духом… держусь, сколько могу… За мной здесь очень внимательно ухаживают, как родные, так что уход есть и, я бы сказал, что не так уж плохо».
Ночи становились все мучительнее, но утром и днем Николай по-прежнему казался ровным и веселым. Вновь пришедший к нему человек никогда бы не поверил тому, что несколько часов назад Островский перенес страшные муки. Только бледнее становилось лицо и отчетливее вырисовывалась складка между бровями.
Как-то утром Николай сказал:
— Ну, Раек, сегодня я встану. Помощь мне не нужна.
— Тебе сегодня лучше, Коля? — спросила я.
— Конечно, лучше. Вообще всему бывает мера. Нельзя же без конца болеть и валяться!
С последними словами Николай рванулся, встал со мной рядом и, обняв меня за плечи, вызывающе посмотрел на ноги.
— Ну нет, врете вы, други, я не дам вам залежаться, вы мне еще нужны. Я заставлю вас ходить!
Николай шагнул, но от острой боли рухнул обратно на постель.
Я догадалась. Он в это утро совсем не чувствовал себя лучше. Просто решил подраться со своим недугом. А может, хотел обмануть себя.
Началась наша первая трудная зима.
Длинные вечера мы с мамой и сестрой проводили у постели Николая, слушая его захватывающие рассказы о недалеком прошлом. И если бы не опасения, что рассказы утомляют его, мы, вероятно, требовали бы от него все новых и новых воспоминаний. Тогда я впервые услышала многие эпизоды, которые впоследствии составили ткань его книг. Он рассказывал нам о борьбе с бандами, о строительстве узкоколейки, о работе с молодежью в пограничных районах…
Предлагаем третью книгу, написанную Кондратием Биркиным. В ней рассказывается о людях, волею судеб оказавшихся приближенными к царствовавшим особам русского и западноевропейских дворов XVI–XVIII веков — временщиках, фаворитах и фаворитках, во многом определявших политику государств. Эта книга — о значении любви в истории. ЛЮБОВЬ как сила слабых и слабость сильных, ЛЮБОВЬ как источник добра и вдохновения, и любовь, низводившая монархов с престола, лишавшая их человеческого достоинства, ввергавшая в безумие и позор.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.