Николай Некрасов - [173]
Конечно, Салтыков был прав. Действительно, в те моменты, когда невыносимая боль отступала, Некрасов много времени уделял написанию автобиографии. Это вторая его попытка — первая была сделана в 1872 году, когда Некрасов продиктовал неустановленному лицу конспективный «очерк» своей жизни от рождения до 1861 года. Теперь он хотел писать подробно, с комментариями. Некрасов диктует сестре, мысленно возвращаясь в детство, вспоминая отца, мать, гимназию и первые годы в Петербурге. Ничего по-настоящему связного не получалось — только до начала «Современника» это напоминало «историю», а дальше шли разрозненные эпизоды. Здесь всё те же сюжеты: Белинский, Жуковский, «муравьевская ода». Вспоминал Некрасов и Николая Фермора — его самоубийство вызвало одно из самых трогательных предсмертных стихотворений «Сон»:
Лирический герой «Сна» преодолевает тот соблазн, которому поддался Фермор, не вынесший страданий духа.
Конечно, в автобиографических опытах был элемент покаяния и попыток оправдаться, но одновременно Некрасовым руководило желание рассказать о себе правду, как она виделась сейчас, не столько приукрашивая или поэтизируя свою жизнь, сколько пытаясь внести в нее окончательный порядок. И, естественно, во многом Некрасов воспроизводил свои оправдания, говорил не о подлинных мотивах своих поступков, но о тех, какие могли бы лежать в их основе, создавая тем самым тот образ, в каком хотел бы себя видеть. Но примечательно, что в этот образ он включал и свои ошибки.
Такие же автобиографические сведения он устно сообщал посещавшим его приятелям, близким и давним знакомым. У него бывали Суворин, Пыпин, молодой сотрудник «Отечественных записок» народник Сергей Николаевич Кривенко, печатавшийся еще в «Современнике» известный публицист и общественный деятель народнического толка Павел Александрович Гайдебуров. Многие из них записали его рассказы, суждения о литературе и о самом себе. Пыпину, видимо, Некрасов передал что-то для Чернышевского. Заглянул Тургенев, наконец поверивший, что бывший его приятель умирает. Встреча не удалась — Тургенев, пораженный болезненным видом Некрасова, ретировался. Впоследствии он описал ее в одном из стихотворений в прозе: «Я едва узнал его. Боже! что с ним сделал недуг! Желтый, высохший, с лысиной во всю голову, с узкой седой бородой, он сидел в одной, нарочно изрезанной рубахе… Он не мог сносить давление самого легкого платья. Порывисто протянул он мне страшно худую, словно обглоданную руку, усиленно прошептал несколько невнятных слов — привет ли то был, упрек ли, кто знает? Изможденная грудь заколыхалась — и на съеженные зрачки загоревшихся глаз скатились две скупые, страдальческие слезинки. Сердце во мне упало… Я сел на стул возле него — и, опустив невольно взоры перед тем ужасом и безобразием, также протянул руку». Хотел ли Некрасов что-то сказать бывшему приятелю, неизвестно. Пыпину в начале года он признавался, что «всё еще любит» Тургенева.
И перед лицом смерти, посреди ужасных физических страданий, та энергия, которая не раз позволяла ему как будто возрождаться из пепла, не оставляла его почти до конца. Некрасов в последний год жизни успел подготовить к изданию и получить отпечатанные экземпляры книжки «Последние песни», куда вошли стихотворения, написанные в 1875–1876 годах, и поэма «Современники». Стихотворения на протяжении 1877 года печатались в «Отечественных записках» и «Новом времени» и по ним, как и по газетным сообщениям, читатели могли следить за течением его болезни. Некрасов пытался даже участвовать в делах «Отечественных записок». До конца борясь за разрешение публикации «Пира на весь мир», он через Боткина добился ее чтения у императрицы. Марии Александровне поэма понравилась, однако ее сочувствие никак не помогло — буквально перед самой смертью Некрасова раздраженный Салтыков был вынужден сообщить ему об очередном запрете его последнего произведения. На новую попытку добиться разрешения на публикацию уже не было времени.
Почти до последних дней Некрасов писал стихи. И оставался верен себе — откликался на злобу дня, на новые политические события: разгон студенческой демонстрации в Казани и страшные приговоры студентам (опять до десяти лет каторги), «процесс пятидесяти» — суд над членами Всероссийской социально-революционной организации. Не прошла мимо его внимания и Русско-турецкая война, объявленная 12 апреля 1876 года; летом стали доходить известия о кровавых сражениях под Плевной и огромных потерях новой российской («милютинской») армии. Откликом на эти события стали стихи «Осень» и «Так запой, о поэт!..». Некрасов даже начал писать большую поэму «Мать». Образ матери, благословляющей сына на смерть, присутствует и в его лирических стихотворениях («Баюшки-баю»). Он работал, когда болезнь на время переставала терзать свою жертву.
