Николай Некрасов - [155]

Княгиня видит то друзей,

То мрачную тюрьму,

И тут же думается ей —

Бог знает почему,

Что небо звездное — песком

Посыпанный листок,

А месяц — красным сургучом

Оттиснутый кружок…

Поэт изображает утонченную светскую даму, столкнувшуюся с миром насилия и страдания, но не дрогнувшую, принявшую их сознательно как свою судьбу. Княгиня Трубецкая в поэме всего лишь едет в «возке», она не испытала страданий, перенесенных ее мужем, но готова принять их.

Пока Некрасов был в Карабихе, произошло событие, косвенно, но вполне серьезно угрожавшее «Отечественным запискам». 1 июля начался судебный процесс над членами «Народной расправы», продолжавшийся почти три месяца; все его материалы регулярно печатались в «Правительственном вестнике». Не касаясь самого характера организации и ее руководителя Сергея Нечаева, нельзя не признать, что благодаря преданию огласке сочиненного им «Катехизиса революционера» и обнародованию деталей убийства студента Иванова правительству удалось нанести удар по репутации революционных групп. Убийство Иванова представляло собой не ликвидацию врага, но казнь «своего» только за то, что его взгляды изменились и он решил покинуть подпольное общество. Для обывателя революционная организация предстала в зловещем свете — не как союз свободных людей, объединенных убеждениями, но как замкнутое (говоря современным языком, мафиозное) сообщество, из которого нельзя выйти, как нельзя выбраться из засасывающей трясины.

Удар по репутации революционного движения был чувствительный. Салтыков писал Некрасову в Карабиху, прося совета: не следует ли перепечатывать из «Правительственного вестника» материалы нечаевского дела? Некрасов был не впечатлен и, видимо, как и другие члены редакции, не считал «Народную расправу» настоящей революционной организацией, а потому решил, что следует только дать аналитический обзор силами лучших публицистов журнала. В целом революционное движение в это время оправилось от нечаевского дела, хотя его враги и объявили членов «Народной расправы» типичными революционерами (особенно талантливо это сделал Достоевский в «Бесах»).

Завершился 1871 год еще одним неприятным событием. Ушел в отставку начальник Главного управления по делам печати Михаил Романович Шидловский, знакомец Салтыкова по службе в провинции, послуживший прототипом его знаменитого «органчика» — градоначальника Брудастого, оказавшийся, впрочем, человеком незлопамятным. На его место был назначен старый приятель Некрасова по Английскому клубу и по «веселой компании» периода «мрачного семилетия» Михаил Николаевич Лонгинов. Библиограф, не лишенный таланта автор скабрезных стихов, «арбитр изящного» превратился в одного из самых беспощадных руководителей российской цензуры, прославившегося в том числе гонениями на переводы труда Дарвина «Происхождение видов». Некрасова он «встретил на ты», однако дал понять, что никаких неформальных отношений между ними быть не может и «Отечественные записки» он рассматривает как явление вредное и требующее строгого надзора.

Новый, 1872 год опять начался со смертей — пусть не очень близких поэту, но знаковых людей. 8 января скончался еще один непутевый литератор и почти ровесник Некрасова Павел Иванович Якушкин — фольклорист, беллетрист, знаток народной жизни, ставший прототипом Павлуши Веретенникова в уже напечатанных к тому времени фрагментах поэмы «Кому на Руси жить хорошо». А 26-го числа после тяжелой болезни умер блестящий государственный деятель, один из авторов Крестьянской реформы Николай Алексеевич Милютин. Смерть его была воспринята всей либеральной частью общества как огромная утрата. На похоронах Милютина Тургенев произнес весьма прочувствованную речь. Некрасов, наверняка хорошо знавший его и ценивший как государственного деятеля, написал на его смерть очень сильное стихотворение «Кузнец»:

Чуть колыхнулось болото стоячее,

Ты ни минуты не спал.

Лишь не остыло б железо горячее,

Ты без оглядки ковал.

В чем погрешу и чего не доделаю,

Думал, — исправят потом.

Грубо ковал ты, но руку умелую

Видно доныне во всём.

С кем ты делился душевною повестью,

Тот тебя знает один.

Спи безмятежно, с покойною совестью,

Честный кузнец-гражданин!..

Стихотворение не просто дает высочайшую оценку прекрасному человеку, гражданину, посвятившему себя стране, но и как будто оправдывает те компромиссы, на которые ему приходилось идти, чтобы достичь цели, сделать улучшение жизни в России возможным. В творчестве Некрасова «Кузнец» примыкает к циклу портретов умерших героев, но одновременно существенно отличается от них. Николай Милютин — не человек подвига, яркой звездой озаряющий горизонт, но работник, всю жизнь титаническими усилиями «ковавший» и выковавший-таки новую Россию. Правительственные либералы были симпатичны Некрасову как люди дела, а не «мечтатели». Так иногда ему был ближе Краевский, чем его собственная непрактичная «консистория». Милютин был среди тех, кто, как и сам Некрасов, «дождался» возможности делать настоящее дело и сразу начал работать для будущего.

Наряду с утратами были в этом году и счастливые знакомства. На квартире Еракова Некрасов встретил Анатолия Федоровича Кони, будущую знаменитость, а тогда еще молодого (ему было 28 лет) юриста, сына его давнего «покровителя» — водевилиста и редактора «Пантеона» Федора Алексеевича Кони. Анатолий Федорович, горячий поклонник творчества Некрасова, сразу заметил в нем не всем бросавшиеся в глаза черты: «Некрасов приезжал к Ераковым в карете или коляске в дорогой шубе, и подчас широко, как бы не считая, тратил деньги, но в его глазах, на его нездорового цвета лице, во всей его повадке виднелось не временное, преходящее утомление, а застарелая жизненная усталость». Образованный молодой человек, благодаря своей службе приобретший большой опыт общения с народом, хранивший в памяти запас историй из своей практики, заинтересовал Некрасова и вызвал его симпатию.