Николай Коробицын - [20]

На стене в покоях Баранова висели портрет Суворова и панцирь, в котором он пускался в опасные предприятия раньше, подобно Ермаку. Да и Коробицыну показалось, что в их облике есть что-то общее.

Посмеиваясь, Баранов показал гостям и драгоценный плащ из перьев тропических птиц — одеяние королей и высоких вельмож Сандвичевых островов. Это был подарок его друга, гавайского короля, в гостях у которого Баранов побывал.

Пока «Нева» стояла в Ситке, ее трюм загрузили пушниной и начали готовиться к отплытию.

В один из июльских дней съездили с Барановым на развалины прежней Новоархангельской крепости. Там увидели только остатки строений, уцелевшие от пламени, обугленные и заросшие крапивой и лопухами. Баранов приказал слугам захватить с собой корзины с провизией. Там, среди печальных развалин, и пообедали. Помянули жителей Ситки, павших от рук индейцев и англичан.

— Рядом здесь по-прежнему опасные соседи, — говорил Баранов. — Индейцы тоже построили себе новую крепость в проливе Чатома. А так как по проливам ходят суда американцев, то ситкинские индейцы меняют у них бобров на ружья и порох. Опасные соседи!

— Что же вы, Александр Андреевич, полагаете нужно делать? — спросил Лисянский.

— Хотим все же с ними договориться миром, — ответил Баранов. — Вот недавно послали к индейцам переводчика, пригласили их в гости. В гости-то они ездят с удовольствием, — Баранов усмехнулся. — Пляшут, водки просят, поют. Если сам тойон приезжает, то его выносят из лодки на ковре…

Моряки и сами в этом убедились. В один из дней тойон приехал на корабль. Плясал на шканцах. Его поили водкой и чаем. И то и другое он пил с удовольствием. Говорил о своей любви и приверженности к россиянам. С ним был и его сын, толстенький мальчуган, стеснительный, но и любопытный. Моряки показали ему корабельное хозяйство. Тойона это тронуло, и он благодарил моряков за внимание к сыну. Перед отъездом с корабля тойон опять принялся плясать.

— Если три индейца вместе, они обязательно заведут пляску, — сказал удивленному этими бесконечными плясками Коробицыну лейтенант Повалишин.

Тойону дали перед отъездом выстрелить из корабельной пушки. Он остался очень доволен.

На берегу переговоры продолжились у Баранова. Правитель сделал все возможное, чтобы убедить тойона в необходимости жить в мире.

Баранов подарил тойону медный российский герб, убранный орлиными перьями и лентами. Тойон уехал со старшим сыном и обещал прислать младшего.

В один из погожих летних дней Лисянский с небольшой группой, в которой были лейтенант Повалишин и Коробицын, отправились на боте на берег. Им хотелось побывать на горе Эгком, возвышавшейся над островом Ситка. К берегу пристали в небольшой губе против острова Мысовского. Нашли живописное место под утесом, где расставили палатки и развели огонь. Берег был глинистый, усыпанный кусками лавы. На утесе стояли высокие ели. На солнечных полянах рос дикий полевой горох и клубника.

Вечером долго сидели у костра, смотрели на море, на высокое звездное небо и вспоминали далекую Россию. Коробицын думал о том, что, только когда «Нева» придет в Кантон и встретится там с «Надеждой», может быть, он получит какое-то известие о родителях и об Устюге. Ведь «Надежда» должна была зайти на Камчатку и забрать почту и для моряков «Невы». На темном небе сияли звезды, а далеко от берега на какой-то рыбачьей лодке, задержавшейся в море, мерцал огонек.

Утром, несмотря на туман, все же пошли на гору Эгком. С собой взяли только хлеб и воду. Вверх по склону вела еле заметная тропинка, которую то и дело пересекали овраги и частый колючий кустарник. Путь оказался неблизким, к вечеру утомились и стали готовиться к ночлегу. Сделали два больших шалаша из ветвей американского кипариса. Разожгли костер. Ночь наступила холодная, поддерживали костер и укрывались корой и ветвями, которые загодя наломали. А утром их догнали четыре служителя Баранова с продовольствием. Подкрепившись, около одиннадцати часов двинулись вперед. Пересекли два оврага, в них еще лежал снег, подтаявший с боков и усыпанный хвоей.

Во втором часу дня достигли вершины горы. Эта вершина представляла собой чашу, засыпанную снегом. Заложили среди камней глиняный кувшин с бумагой, в которой перечислялись имена всех бывших здесь.

С вершины горы открылся величественный вид на острова, проливы. На севере виднелся американский материк. Коробицына поразило, что облака как бы проплывали под ними. Это было непередаваемое ощущение.

«Неисповедимо могущество Творца Вселенной!» — записал он позже в дневнике.

По вершине были разбросаны куски тяжелой черной и легкой красной лавы. Черная лава при ударе о железо искрила. Красная лава была похожа на пемзу. Кусков серы не нашли.

Двадцать пятого июля вернулись на корабль.

Весь август занимались ремонтом судна. Из Охотска прибыл в Новоархангельск корабль «Елисавета». По пути он заходил на остров Уналашка и забрал пушнину, которая и была перегружена на «Неву», уже готовую к отплытию. «Елисавета» привезла известие, что корабль «Надежда» возвратился из Японии на Камчатку. Николаю Резанову не удалось выполнить своих посольских задач в Японии, хотя «Надежда» пробыла там целых полгода. От Камчатки шлюп «Надежда» отправился в Кантон, а посланник Резанов собирался посетить Русскую Америку, а потом отбыть в Петербург через Сибирь.