Николай Клюев - [221]

Шрифт
Интервал

К нам вести горькие пришли,
Что зыбь Арала в мёртвой тине,
Что редки аисты на Украине,
Моздокские не звонки ковыли,
И в светлой Саровской пустыне
Скрипят подземные рули!
…………………………
Замолк Грицько на Украине,
И Север — лебедь ледяной —
Истёк бездомною волной,
Оповещая корабли,
Что больше нет родной земли!

Слышал сам Клюев этот вещий голос, пророчащий о том, что будет с Русью через несколько десятков лет и далее… Открыты ему были и обмеление Арала, и Чернобыльская катастрофа, и ядерный реактор в Сарове, и природный катаклизм грядущий — таяние северных льдов… Ад надвигается на Святую Русь, которая, покидая землю, «отходит к славам, к заливам светлым и купавам под мирликийский омофор», в ожидании урочного часа возвращения по велению Божественному… Всё это пришло к нему в вещем сне, подобному снам его матери. Открылась тайна, к разгадке которой он шёл всю свою жизнь.

Так я лишь в сорок страдных лет
Даю за родину ответ,
Что распознал её ракиты
И месяц, ложкою изрытый,
Пирог румяный на отжинки —
Месопотамии поминки,
И что сады Александрии
Цвели предчувствием России!

Египетская Кибела — Мать богов — ассоциировалась с Землёй. Клюевская Великая Мать — и Мать-Земля, и Мать-Мироздание. Глубинная духовная связь древнейших цивилизаций на корневом уровне держится по сей день.

Сам Николай навещает в путешествии на грани сна и яви схимонаха Савватия и дядюшку-самосожженца Кондрата — и слышит от Савватия новое пророчество, скорее уже о наших нынешних днях, нежели о тех днях, когда создавалась поэма.

…Я вижу белую Москву
Простоволосою гулёной,
Её малиновые звоны
Родят чудовищ наяву,
И чудотворные иконы
Не опаляют татарву…

Давно было сказано: «Храмов много будет, да молиться в них нельзя будет…» И «простоволосая гулёна» — «хошь — верь, хошь — не верь» — не в силах справиться с «татарвой», заполоняющей древнюю столицу… Бес овладел святой некогда Русью — и святость ушла, и замерла Русь в ожидании своего спасения.

А спасение — будет. Даром что

…Безбожие свиной хребет
О звёзды утренние чешет,
И в зыбуны косматый леший
Народ развенчанный ведёт.
Никола наг, Егорий пеший
Стоят у китежских ворот!

Более совершенного воплощения в поэтическом слове русской трагедии не было, и это воплощение передано в абсолютной простоте слова, слышанного Клюевым и вложенного им в уста Савватия. Западное иго, сродни прежнему татарскому, надвинулось на Русь — но победа ещё впереди.

…В шатре Батыя мёртвый витязь.
Дремуч и скорбен бор ресниц,
Не счесть ударов от сулиц,
От копий на рязанской свите,
Но дивен Спас! Змею копытя,
За нас, пред ханом павших ниц,
Егорий вздыбит на граните
Наследье скифских кобылиц!

Это уже прямое обращение к «Медному всаднику». К герою пушкинской поэмы, к тому, кого Клюев назвал ещё в 1919-м «барсом диким». К тому, при виде которого бедный Евгений испытал самый настоящий ужас.

Ужасен он в окрестной мгле!
Какая сила в нём сокрыта!
………………………………
О мощный властелин Судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте уздой железной
Россию поднял на дыбы?

Над бездной… принеся ей спасение железной уздой? Нет, Клюев не может с этим согласиться. Потому что ужас остаётся ужасом. Перемена участи остаётся переменой участи. Пётр продолжил дело своего отца, усугубил его, повернув Россию на неестественный для него путь. И этот поворот сопровождался массовым человекоубийством.

А самое главное то, что Пушкин назвал своим именем.

…И обращён к нему спиною
В неколебимой вышине,
Над возмущённою Невою,
Стоит с простёртою рукою
Кумир на бронзовом коне.

Кумир… А ведь заповедь Христова — «не сотвори себе кумира»…

Егорий — не кумир. Он святой. И ему, сошедшему с иконы, Господом предназначено занять место свергнутого кумира и попрать змею.

Клюев сам пережил это в Петрограде 23 сентября 1924 года, когда на город сто лет спустя обрушилось второе по силе за всю его историю наводнение, когда вырвало с корнем множество деревьев в Летнем саду — «приюте Эрота»… Уже тогда, видимо, в его воображении вставал Егорий на каменном постаменте вместо Петра.

И воочию встаёт единственное русское пристанище, русская краса посреди петровского создания — Санкт-Питерхбурга — пред нашими глазами в третьей части («третьем гнезде» по-клюевски) поэмы, где Клюев со своим «богоданным вещим братцем» Есениным оказывается в Феодоровском соборе.

Я прохожий, тельник на шее,
Светлоярной кувшинке молюсь:
Кличь кукушкой царя от Рассеи
В Соловецкую белую Русь!

Бесполезно! «В Соловецкую белую Русь» не пустит вездесущий Григорий Распутин.

Он изображён в поэме так, что все бульварные карикатуры, все пошлые старые газетные статейки кажутся ничтожным мусором перед этой зловещей, притягательной в своём духовном зле фигурой, выписанной клюевским пером. Психолог и маг, поэт в злобных и ироничных характеристиках царя и царицы, нечистый, пляшущий с дьявольским отродьем — Бафометом (явно привнесённым в поэму из книги Нилуса «Близ есть при дверех»), он, в жизни «православный искони» (именно это слышит от него Клюев), творит чёрную обедню на глазах потрясённого поэта.

И что рядом с подобной картиной сочинительство Арона Симановича, изображавшего Распутина игрушкой в руках еврейских банкиров, позднейшие грубые карикатуры Валентина Пикуля и Элема Климова?


Еще от автора Сергей Станиславович Куняев
Сергей Есенин

Эта книга принципиально отличается от всех ранее изданных книг о Есенине, поскольку ее созданию не мешали никакие идеологические догмы. В процессе работы авторам удалось познакомиться с громадным количеством архивных документов, ранее недоступных. В книге прослеживаются сюжетные линии, до сих пор не разработанные в литературе: Есенин и Троцкий, Есенин и Сталин, Есенин и семья Романовых. По-новому освещены взаимоотношения поэта с Зинаидой Райх, Айседорой Дункан и другими спутницами жизни, роль Есенина в становлении русского национализма 1920-х годов.


Рекомендуем почитать
Строки, имена, судьбы...

Автор книги — бывший оперный певец, обладатель одного из крупнейших в стране собраний исторических редкостей и книг журналист Николай Гринкевич — знакомит читателей с уникальными книжными находками, с письмами Л. Андреева и К. Чуковского, с поэтическим творчеством Федора Ивановича Шаляпина, неизвестными страницами жизни А. Куприна и М. Булгакова, казахского народного певца, покорившего своим искусством Париж, — Амре Кашаубаева, болгарского певца Петра Райчева, с автографами Чайковского, Дунаевского, Бальмонта и других. Книга рассчитана на широкий круг читателей. Издание второе.


Октябрьские дни в Сокольническом районе

В книге собраны воспоминания революционеров, принимавших участие в московском восстании 1917 года.


Тоска небывалой весны

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Прометей, том 10

Прометей. (Историко-биографический альманах серии «Жизнь замечательных людей») Том десятый Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» Москва 1974 Очередной выпуск историко-биографического альманаха «Прометей» посвящён Александру Сергеевичу Пушкину. В книгу вошли очерки, рассказывающие о жизненном пути великого поэта, об истории возникновения некоторых его стихотворений. Среди авторов альманаха выступают известные советские пушкинисты. Научный редактор и составитель Т. Г. Цявловская Редакционная коллегия: М.


Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.


Фернандель. Мастера зарубежного киноискусства

Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.


Есенин: Обещая встречу впереди

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.


Рембрандт

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.


Жизнеописание Пророка Мухаммада, рассказанное со слов аль-Баккаи, со слов Ибн Исхака аль-Мутталиба

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.


Алексей Толстой

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.