Николай II (Том II). Божиею милостию Мы, Николай Вторый... - [5]

– Ради Бога, Минни, не волнуйся! Мы что-нибудь придумаем, чтобы помочь Мишеньке… Ну, хотя бы надо пригласить Ники вместе с Аликс к нам на обед… – ласково стал утешать супругу Шервашидзе, но, заметив, как дёрнулась Мария Фёдоровна при новом упоминании о ненавистной невестке, торопливо добавил: – Александра, конечно, скажется больной и не придёт, а на Ники ты снова сможешь оказать влияние. Ведь он так обожает тебя!

2

Чудным майским утром Николай возвращался домой из Берлина, со свадьбы дочери своего кузена Вильгельма[10] Виктории-Луизы с Эрнстом-Августом Брауншвейгским. Как всегда по дороге домой, к Царскому Селу, впечатления от путешествия уходили на второй план, хотя блеск государственной свадьбы ещё стоял в глазах, а возвращались заботы, оставленные дома. Они особенно нахлынули, когда во время утреннего чая в вагоне генерал-лейтенант Мосолов, сообщая о распорядке предстоящего дня, доложил, что вдовствующая императрица намерена сегодня днём прибыть в Александровский дворец на обед и попрощаться перед своим отъездом тем же вечером в Англию.

– Какой ещё отъезд? – удивился Государь. – Почему я ничего не знаю?

– Ваше Величество, – огорчённо констатировал начальник канцелярии министерства Двора, – вероятно, за отъездом в Париж графа Фредерикса[11] управляющий Двором её величества не счёл возможным сообщить это мне ранее…

– Перестаньте дипломатничать, Александр Александрович! Что за этой неожиданностью скрывается? – спросил Император с благодушной улыбкой. Но он уже догадывался о причине, по которой матушка устраивала ему демонстрацию своего гнева.

– От друзей, близких к «старому» двору, доходят слухи, что её величество Мария Фёдоровна очень ждала Вашего приглашения в поездку на Волгу и в Москву… – запнулся генерал-лейтенант.

– А что ещё? – уловил недоговорённость Николай.

– Говорят также о том, что некоторые из братьев Вашего батюшки уговаривали её величество быть с Вами построже и указать Вам на необходимость в связи с трёхсотлетием династии простить великого князя Михаила Александровича за его женитьбу на Вульферт[12] и хотя бы допустить его с супругой в Россию, – пожал плечами осведомлённый начальник канцелярии.

– Мне… указывать?! – поднял бровь Государь.

– Простите, Ваше Величество, – спокойно отозвался Мосолов. – Я несколько смягчил истинные выражения Ваших родственников.

– Спасибо, Александр Александрович, – непроницаемо улыбнулся Император, но в душе его поднялась целая буря. С детства Отец приучил его скрывать свои эмоции, и ни один самый опытный царедворец не мог ничего прочитать на лице российского самодержца. Но по тому, как Николай уставился взглядом в окно вагона, не видя проносящиеся за стеклом ландшафты, самые близкие ему люди из свиты – Мосолов, Кочубей, Орлов, Дедюлин и Дрентельн – поняли, что он глубоко переживает сообщение.

«Опять Maman вынесла на суд великих князей и их жён, а стало быть, и петербургского света наши узкосемейные дела… – огорчённо думал Николай. – И далась ей эта поездка… Мало ей того, что стремится затмевать мою дорогую Аликс на всех приёмах и больших выходах в Петербурге и выступает на передний план даже в царских ложах на гала-спектаклях. А теперь, чтобы снова быть впереди моей жены, Maman хотела превратить нашу милую и душевную поездку по России, общение с моим народом в парадное представление для газетчиков… Ведь она вынуждала меня сделать ей публичный отказ! Так эксплуатировать мои сыновьи чувства?! А её атака в защиту Миши? Ведь говорил же я ей, что сейчас, когда проходят торжества в честь Царствующего Дома, прощать нарушение самых священных династических принципов – женитьбу на равнородных членах иностранных династий – значит подрывать основы основ самодержавия… Сейчас, в дни радости, снова переживать горе его женитьбы на Мамонтовой-Вульферт?! Сколько раз он сам давал мне слово, что на ней не женится! И я ему безгранично верил! Ведь Maman была совершенно согласна с тем, что я писал ей по этому поводу! Что бедный Миша стал на время как бы невменяемым, думает и мыслит, как эта дрянь ему прикажет, и спорить с ним, вразумлять его – напрасно! Почему же Maman не восприняла моё сообщение о том, что хитрая бестия Вульферт не только читает, но и снимает копии с телеграмм, писем и записок, адресованных Михаилу от семьи, а также показывает все это своим и затем хранит вместе с полученными от него деньгами в Москве, в железном шкафу своего папочки Шереметьевского! Со многими дворами мы в родстве, но не хватало ещё породниться с московским Гостиным! Maman забыла, как жёстко незабвенный Батюшка сказал о женитьбе брата своего, великого князя Михаила Михайловича… Хоть Михаил и влюбился во внучку Пушкина, графиню Меренберг[13], и женился по любви на ней, Батюшка сказал твёрдо: «Этот брак, заключённый наперекор законам нашей страны, требующих моего предварительного согласия, будет рассматриваться в России как недействительный и не имеющий места»… Ведь я-то поступаю точно так, как решал Papa! Зачем же Maman омрачает эти праздничные дни и не только сама хочет воздействовать на меня, но и поощряет к этому дядьёв?! Хотя и это понятно. Ведь у каждого из них по части морганатических браков рыльце в пуху… Взять хотя бы дядю Павла и бывшую прежде замужем за адъютантом дяди Владимира