Николай I - [79]
«Мы — христиане»: Религия и церковь
Отношение Николая Павловича к религии было чуждо экзальтированности Павла I или мистицизма и космополитизма Александра I. Наиболее одиозные их проявления, насаждавшиеся в последние годы царствования старшего брата, были устранены. Если «северный сфинкс» был склонен к провиденциализму («Будем же полагаться в этом на Господа»), то Николай Павлович, со свойственным ему прагматизмом, в письме к А. А. Аракчееву от 6 апреля 1826 года напомнил пословицу: «На Бога надейся, а сам не плошай»>{593}. Сама церковная организация рассматривалась им как государственное учреждение, призванное решать общенациональные задачи в земных интересах верноподданных.
Николай Павлович считал, что «добрые христианские нравы составляют первое основание общественного благоденствия». Исходя из этой преамбулы, в указе Синоду от 11 января 1828 года говорилось о желании государя, «чтобы чин духовный имел все средства… к образованию юношества», а церкви служил «не препираясь заботами о жизни и безбедного своего существования»>{594}. Материальное положение духовенства было улучшено. Признавая необходимость духовных основ, доброй религиозной нравственности как основы воспитания, император больше внимания обращал на земную составляющую деятельности церкви, ее организационную структуру, подчиняя честолюбивые устремления церкви общегосударственным задачам, в частности, идеологическим. Православие было выдвинуто во главу официальной государственной доктрины. Николай I был против превращения церкви в политическую организацию, преследующую узконациональные интересы. Это относилось как к православной церкви, так и к другим конфессиям. Сам царь был глубоко верующим человеком, более всего ценившим в других христианское начало (недаром он акцентировал внимание на том, что Пушкин «умер христианином»), но вовсе не фанатиком. Он выступал против насильственного распространения какой-либо религии, а также против «коммерциализации» церкви. Сразу после своего вступления на престол Николай Павлович постарался ограничить ее доходы, считая, что «некоторый торг» недостоин церкви, особенно если дело касается «исправления необходимых духовных треб». В связи с погребением камер-фрейлины графини Протасовой в Александро-Невской лавре в 1826 году поступил счет от монастыря на 8 тысяч рублей. Император «указать соизволил, чтобы за места для погребения в Александроневской лавре принимаемо было в уплату, если в самой церкви, то не более 1000 рублей, а вне оной, на кладбище, — не более 200 рублей»>{595}.
«Для Папа, — вспоминала Ольга Николаевна, — было делом привычки и воспитания никогда не пропускать воскресного богослужения, и он, с открытым молитвенником в руках, стоял позади певчих. Но Евангелие он читал по-французски и серьезно считал, что церковнославянский язык доступен только духовенству. При этом он был убежденным христианином и глубоко верующим человеком, что так часто встречается у людей сильной воли»>{596}. Он не забывал перед сном совершить вечернюю молитву, обращался к Богу и в трудные минуты жизни. 22 июля 1854 года, в день именин цесаревны, фрейлина А. Ф. Тютчева занесла в свой дневник впечатления от пребывания рядом с ней в церкви императора: «При виде того, с каким страдальческим и сосредоточенным видом он молится, нельзя не испытывать почтительного и скорбного сочувствия к этой высоте величия и могущества, униженной и поверженной ниц перед Богом»>{597}.
В то же время жизнь среди людей разных национальностей и конфессий приучала к терпимости. Детей к исполнению обрядов особенно не принуждали, тем более что окружение было в основном протестантским. Первым преподавателем Закона Божия у детей стал отец Павский, но более серьезно преподавание вел отец Бажанов. Возможно, несколько преувеличивая, Ольга Николаевна вспоминала: «Вероятно, из оппозиции к религиозному безразличию нашего окружения в нас, детях, развилось сильное влечение к нашей православной вере. Благодаря нам наши родители выучились понимать чудесные обряды нашей Церкви, молитвы праздников и псалмы, которые в большинстве случаев читаются быстро и непонятно псаломщиками и которые так необычайно хороши на церковнославянском языке»>{598}. Под датой 1844 год она поместила и общие рассуждения об отношении к православию: «Мы говорили также часто о религии. То, что молодые девушки переходили в католичество, нас очень удручало. В большинстве случаев это были те, кто воспитывался за границей, главным образом во Франции. Они вырастали безо всякой связи с родной церковью. Мы же были пронизаны учением нашей православной веры… Мы научились понимать, что русский характер и русская церковь неразъемлемое единство»>{599}.
Церковь не могла остаться в стороне от общих процессов, происходивших в обществе. Централизация и бюрократизация всех звеньев управления затронула и ее. Святейший синод с 30-х годов начал все больше превращаться в подобие гражданского министерства. С 1835 года обер-прокурору Синода было предписано присутствовать на заседаниях Государственного совета и Комитета министров. Департамент духовных дел иностранных вероисповеданий, находившийся в составе Министерства народного просвещения (со времени его вхождения в Министерство духовных дел и народного образования в 1817–1824 годах), в 1832 году был передан в состав Министерства внутренних дел.
