Николай I - [77]
Был и другой, более приятный, неофициальный способ общения государя с теми из своих подчиненных, кому он доверял и кому особенно благоволил, — приглашения к вечернему или обеденному столу. Академик Георг-Фридрих Паррот писал в своей записке, представленной императору в ноябре 1827 года: «Хорошо сделал бы государь, если бы признал возможным пожертвовать один день в неделю и приглашать к своему столу нескольких министров, также членов советов и даже некоторых директоров департаментов и выдающихся людей науки. На таких общих обедах должны быть допущены веселость и свободный обмен мыслей»>{577}. Через А. X. Бенкендорфа академику было передано, что «государь любит искреннюю, неподдельную правду и охотно прислушивается к ней»>{578}. Николай Павлович широко практиковал именно такой способ общения, хотя круг лиц, допускавшихся на семейные трапезы, все же был ограничен. Камер-фурьерские журналы дают в этом отношении исчерпывающую информацию. Что же касается «советов» императору, то следовало быть осторожным. Николай Павлович не любил общие рассуждения и вообще предпочитал в разговоре самому задавать вопросы. Как писал Оттон де Брэ, государь «охотно принимает советы, когда он их спрашивает»>{579}. Был и другой путь общения с императором для желающих высказать свои соображения — подача записок, которые тщательно изучались, хотя для их подачи, как в случае с академиком Г.-Ф. Парротом, обычно предварительно требовалось разрешение.
Император любил лично награждать за заслуги перед Россией и в связи с юбилеями лиц, пользовавшихся его доверием: прикреплять награжденным знаки орденов или объявлять о других милостях. Весьма характерен эпизод с награждением министра финансов Ф. В. Вронченко знаком ордена Андрея Первозванного, приведенный в записках М. А. Корфа: «12-го октября, совершилось пятидесятилетие службы нашего министра финансов. Это число пришлось в пятницу, всегдашний день его личного доклада; но государь в нежной предупредительности велел ему на этот раз явиться к себе вместо пятницы в четверг. Едва Вронченко вошел в кабинет, как государь, взяв со стола приготовленные заранее знаки Андреевского ордена, сам их на него возложил и потом прочел ему написанный собственноручно проект грамоты на эту милость. Вронченко, почти в беспамятстве от такого счастья, припал к его ногам и умолял отдать ему этот черновой проект как драгоценную для него награду; но государь не согласился, говоря, что проект отошлется в 1-е отделение Собственной канцелярии, для заготовления по нем настоящей грамоты»>{580}.
В своих отношениях с подчиненными Николай Павлович был требователен и строг, но справедлив. Сотни резолюций по морскому ведомству, особенно многочисленные за первые четыре года царствования, отразили его пристальное внимание к мельчайшим подробностям флотской жизни. К примеру, А. С. Меншиков докладывает императору о рапорте капитан-лейтенанта Симановского с просьбой о переводе его по болезни с Черноморского на Балтийский флот. Николай Павлович накладывает резолюцию: «С юга на север за здоровьем обыкновенно не переводят. Желаю видеть медицинское освидетельствование»>{581}. А на докладе А. Ф. Моллера с просьбой о награждении корабельных инженеров и прочих чиновников за участие в постройке корабля «Император Петр I» пишет: «Когда лично удостоверю, что корабль чисто отделан». В 1829 году фрегат «Помощный» разбился на камнях у острова Оденсгольм, жители которого содействовали спасению команды. На рапорте А. Ф. Моллера о вознаграждении жителей деньгами в сумме 916 рублей император накладывает резолюцию: «Согласен на счет виновного капитана»>{582}.
В наградах Николай Павлович на первый взгляд бывал «Николаем Непредсказуемым»>{583}: он нередко уменьшал награду, но часто, напротив, удивлял щедростью. На самом деле в этих вопросах наблюдалась строгая закономерность. Вот характерный пример. В ходе крейсерских операций у Босфора 14 (26) мая 1829 года бриг «Меркурий» под командованием капитан-лейтенанта А. И. Казарского, вооруженный 18 карронадами и двумя орудиями малого калибра, был настигнут двумя турецкими линейными кораблями — «Селимие» (110 орудий) под флагом капудан-паши и «Реал-бей» (74 орудия). На военном совете было принято предложение младшего по чину штурмана И. Прокофьева, который по обычаю высказывался первым: в случае захвата корабля взорвать бриг, для чего у входа в крюйт-камеру был положен пистолет. Бой длился четыре часа. Успешно маневрируя парусами и веслами, Казарский мешал противнику вести прицельный огонь и метким огнем заставил «Селимие» лечь в дрейф, а «Реал-бея» прекратить преследование. В ходе боя «Меркурий» получил 22 пробоины, 297 повреждений в рангоуте, парусах и такелаже, потерял четыре человека убитыми и восемь ранеными. Сам Казарский был контужен, но не покинул пост. После боя бриг «Меркурий» дошел до Сизополя, где присоединился к своей эскадре. На докладе адмирала Грейга 18 мая Николай I наложил резолюцию: «Капитан-лейтенанта Казарского произвести в к. 2 ранга, дать Георгия 4 класса, назначить в флигель-адъютанты с оставлением при прежней должности и в герб прибавить пистолет. Всех офицеров в следующие чины, и у кого нет Владимира с бантом, то таковой дать. Штурманскому офицеру сверх чина дать Георгия 4 класса. Всем нижним чинам дать знаки отличия военного ордена и всем офицерам и нижним чинам двойное жалованье в пожизненный пенсион. На бриг «Меркурий» Георгиевский флаг»
