Николай I - [29]

. Барклай-де-Толли выслал его из Витебска. Позднее он был отправлен в Тверь к великой княгине Екатерине Павловне. На исход войны Константин смотрел с пессимизмом и вместе с Марией Федоровной выступал за мир с Наполеоном, в то время как Елизавета Алексеевна всячески укрепляла решимость супруга бороться до конца. Тем не менее в конце 1812 года он вновь появляется в войсках. В дневнике Павла Сергеевича Пущина (будущего генерала) сохранилась любопытная запись от 15 ноября 1812 года: «Великий князь, став во главе кавалерии для похода, появился лишь в одном мундире без пальто, несмотря на сильный холод. Он желал подать пример, но нам было холодно, глядя на него»^{211}. Во время зарубежного похода русской армии, когда Николай и Михаил только бредили сражениями, Константин участвовал в битвах при Бауцене и Дрездене. Во время знаменитой Битвы народов под Лейпцигом он командовал резервами, а атака под его началом при Фер-Шампенаузе во время битвы за Париж оказалась одной из самых блестящих.

По условиям Венского конгресса 1815 года, значительная часть Польши была включена в состав России, причем Александр I обещал союзникам ввести там конституцию. Эти планы вынашивались давно. Еще 2 апреля 1814 года, разрешая командующим польскими войсками генералу Сокольницкому и полковнику Шимановскому вернуться на родину, Александр I обещал, что польская армия, принявшая столь деятельное участие в походе на Россию, сохранит свое прежнее устройство, но командовать ею он назначит своего брата. Уже 9 (21) июня 1815 года было торжественно провозглашено «восстановление» Польши как Королевства (Царства Польского) в унии с Россией, а 15 ноября, находясь в Варшаве, Александр Павлович подписал Конституционную хартию Царства Польского. Наместником в Польше был назначен престарелый польский генерал Зайончек, а главнокомандующим польской армией при сохранении поста генерал-инспектора всей кавалерии — Константин Павлович, противник всяческого либерализма и конституций. В минуты гнева, как рассказывали, великий князь кричал на офицеров, что он «задаст им конституцию!»^{212} Отныне основным местопребыванием Константина стала Варшава. Мадемуазель Фридрихе, сопровождавшая Константина Павловича во время зарубежных походов 1813–1814 годов, вскоре должна была удалиться. Встреча с двадцатилетней графиней Жаннетой Антоновной Грудзинской на одном из балов в 1815 году стала решающей в дальнейшей судьбе великого князя и отчасти в грядущих событиях междуцарствия.

Дочь графа Антона Грудзинского Жаннета (иначе Жанна, или Иоанна) родилась в Познани 17 мая 1795 года и получила образование в образцовом пансионе француза-эмигранта в Варшаве, а затем в Париже у мисс Колине. Современники отмечали ее образованность, такт, кроткий нрав и обаяние. Князь П. А. Вяземский уподоблял ее Ундине и находил, что, не будучи красавицей, она затмевала всех красавиц своим изяществом. Одна из современниц заметила, что «ни одна женщина, ни одна девушка не умела так нравиться»^{213}. Роман перерос в прочную и искреннюю привязанность, а в дальнейшем — в желание вступить в официальный брак.

Пока же Константин с увлечением отдается созданию польской армии, в которой срок службы был установлен в восемь лет, а оклады офицеров были выше, чем в русской армии. На смотр перед Александром I в Брест-Литовске 17 сентября 1823 года было собрано около 80 тысяч человек. По-своему Константин любил свое детище, но его грубость и оскорбительное поведение стали причиной самоубийств пяти офицеров. Армия была хорошо обучена и вооружена. Но впервые в бой она вступила с… русскими войсками в начале 1831 года. Во время же Русско-турецкой войны 1828–1829 годов Константин Павлович добился от Николая I, чтобы его польская армия в ней не участвовала^{214}. Широкая до 1830 года автономия Польши и опора, как казалось Константину, на польскую армию давали ему относительную независимость и создавали возможности для политического маневра. В Петербург ездить он не любил и находил разные предлоги для отказа от таких поездок.

В 1816 году начальник штаба гвардейского корпуса H. М. Сипягин предложил Константину Павловичу принять участие в Комитете по составлению нового военного устава. В ответном письме от 27 февраля того же года Константин Павлович писал: «Бога ради, избавьте подальше меня от вашего комитета сочинения воинского устава. Я от двух вещей бежал сюда из Петербурга за полторы тысячи верст: 1-е — в Мраморном дворце приемного зала и знаменной комнаты, и 2-е — вашего комитета. Боюсь поклонов и шаркания и сочинений устава так, что если мне сюда о нем будут писать, то я дальше еще за полторы тысячи верст убегу»^{215}. Тем не менее, когда дело доходило до военной муштры, все эти бравады оставались лишь словами. Денис Давыдов так писал о нем: «Цесаревич, никогда не принадлежавший к числу бесстрашных героев, в чем я не один раз имел случай убедиться, страстно любил, подобно братьям своим, военную службу; но для лиц, не одаренных возвышенным взглядом, любовью к просвещению, истинным пониманием дела, военное ремесло заключается лишь в несносно-педантическом, убивающем всякую умственную деятельность парадировании»