Николай I - [147]
Пока оставалось лишь гадать и присматриваться к новому императору.
Характеризуя Николая I как дипломата, академик Е. В. Тарле писал: «На престол Российского государства вступил человек, которому суждено было в течение своего долгого царствования сделаться суперарбитром и грозой для правительств Средней Европы, страшилищем для всех прогрессивных слоев европейского общества, а затем, утратив дипломатическую ориентацию, шагнуть в неожиданно разверзшуюся пропасть, чтобы насмерть разбиться при падении»>{995}. Не имея достаточного опыта и знаний, он в первые годы царствования проявлял большую осторожность и оставил на своем посту среди прочих министров, доставшихся ему в наследство от Александра I, К. В. Нессельроде — залог преемственности своей политики. Он, несомненно, был умнее своего министра; он был самоуверен и не ждал от него самостоятельных советов. И хотя Николай Павлович уступал покойному брату во внешнеполитических интригах, его умение разбираться в людях, его трезвый расчет практика помогли ему в начальный период царствования. «Николай вскоре освоился с внешней политикой, — отмечал историк, — и она стала даже одним из любимейших его занятий»>{996}. На начальный период его царствования приходятся наиболее впечатляющие победы российской дипломатии, поддержанные русской армией.
Среди недостатков Николая Павловича как дипломата отмечают отсутствие должной гибкости, проистекавшее из следования правилам хорошего тона. Великая княжна Ольга Николаевна писала о дяде Вильгельме (будущем короле и императоре), сравнивая его со своим отцом: «В политике, как и в картах, он походил на Папа. Они оба играли с козырей, и их девизом было: «Козыри, вперед!». Оба они не любили тонкостей игры, видя в них что-то неблагодарное. Нессельроде, канцлер и министр иностранных дел во время царствования Папа, был тем, кто, как никто другой, умел облечь в вежливую форму то, что было резким в его выражениях или поступках. Он был одним из последних представителей блестящей эпохи, давшей таких способных людей, как Штейн, Талейран, Меттерних, которые в 1815 году могли создать растерзанным народам Европы новую базу существования»>{997}.
Николай Павлович и в политике хотел быть джентльменом, который всегда держит свое слово. К сожалению, он слишком часто рассчитывал на ответную благодарную реакцию. Уже много лет спустя после его смерти митрополит Платон Киевский скажет в личной беседе: «Некоторые из мыслителей совершенно справедливо называют современную политику блудницей, для которой нет чести, нет памяти о сделанном добре. Наш незабвенный царь-христианин был чужд этой гнусной политики-блудницы, с которой так открыто для всего мира любодействовала и Австрия, и Пруссия, и Англия, и другие державы»>{998}.
Подводя итоги влиянию на Николая I его «друзей по Четырнадцатому», историк Н. К. Шильдер писал: «День 14 декабря 1825 года окончательно закалил характер императора Николая. Некоторым образом он обрек его на роль укротителя революций (dompteur des revolutions)»>{999}. Одновременно это был и политический завет Александра I. Незадолго до своей последней поездки на Юг России осенью 1825 года император счел нужным дать великому князю Николаю Павловичу свои общие наставления в контексте европейской безопасности: «В Европе повсюду революционное настроение умов. Оно проникло и в Россию, хотя притаилось. Мы должны при помощи божественного Провидения усугубить свою бдительность и свое рвение. Государи ответственны перед Богом за сохранение порядка и благоустройства среди своих подданных. Тебе, любезный брат, предстоит довершить важное дело, начатое мною основанием Священного союза царей»>{1000}.
Трафаретный ярлык «жандарм Европы» порой мешает разобраться в истинных мотивах действий Николая Павловича — политика достаточно умного и трезвого, беспокоившегося прежде всего о своем доме и далеко не всегда мечтавшего об интервенции и вмешательстве во внутренние дела соседних государств. Следует также отметить, что традиционное представление о Николае I как безусловном стороннике неограниченной монархии для всех стран независимо от исторических традиций и конкретной политической конъюнктуры подвергалось сомнению уже компетентными современниками, бывшими участниками доверительных бесед императора. Одно из свидетельств такого рода, ставшее к тому же известным еще при жизни Николая I, содержится в книге маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году» (первое издание в мае 1843 года). Во время бала у великого князя Михаила Павловича в Михайловском дворце в июле 1839 года Николай Павлович в присутствии сидящей в кресле императрицы Александры Федоровны около четверти часа беседовал со знатным путешественником и известным в Европе писателем, причем позволил себе достаточно откровенные высказывания.
