Николай I. Освободитель - [11]

— Они это все-таки сделали? — Я картинно покачал головой. Няньки упаковали меня в уменьшенную копию формы измайловского полка и теперь мы с графиней шли коридорами Михайловского замка в сторону покоев императрицы. Вернее, теперь уже вдовствующей императрицы. Ничего не поделаешь, такова жизнь: король погиб — да здравствует король.

— Что? — Не поняла графиня, отвлеченная своими мыслями.

— Я говорю, что они все-таки убили отца…

— Откуда ты… — Графиня аж остановилась посреди коридора, и в изумлении уставилась на маленького ребенка в военной форме. — Кто тебе сказал?

— Мне было видение, — я еще раз пожал плечами, как будто это дело само собой разумеющееся и происходящее со всеми и двинул дальше в направлении покоев мамА: дорогу я понятное дело знал. — Когда я молился в часовне.

— И что ты видел? — Очень осторожно спросила Шарлотта Карловна, — догнав меня и вновь взяв за руку.

— Не думаю, что могу вам это рассказывать, — я мотнул головой. Можно сказать, что первый шаг сделал, и рыба заглотила наживку по самые жабры. Теперь информация о моей необычной осведомлённости не пройдет мимо матери и Александра. — Это дела внутрисемейные, даже если это убийство императора.

— Замолчи! — Взвизгнула пожилая уже женщина, чувствуя, что вступила, но очень тонкий лед, — не было никакого убийства! Его императорское величество умерло от естественных причин.

— Ага, — скорбно усмехнулся я, — от апоплексического удара табакеркой в висок. Молчу-молчу!

Последнее я добавил, глядя как графиня вся аж покраснела от возмущения, смешанного с удивлением. Впрочем, вероятнее всего подробностей произошедшего она и сама не знала, поэтому последняя шутка пропала даром.

Дальше события вновь понеслись вскачь, никак не завися от маленького великого князя, которого Мария Федоровна зачем-то потащила с собой посреди ночи в Зимний дворец. Видимо нахождение в Михайловском, в месте убийства императора было для женщины, которая скорее всего либо догадывалась о заговоре, либо вообще благословила его, совсем нестерпимым.

Возле ворот дворца стройными линиями стояли солдаты в мундирах Семеновского — синие оторочки карманов, погон и другие мелкие детали — полка. При виде императрицы они попытались было отдать честь, однако плачущая женщина только шикнула на них и скорым шагом прошла к поданной карете.

Лошадиные копыта застучали по брусчатке и экипаж проехав по Садовой свернул на Невский. Город, казалось, не спал, разбуженный необъяснимой тревогой. Большое количество военных патрулей могло подсказать даже совершенно несведущему в политике обывателю, что происходит нечто выводящее за привычные рамки. Впрочем, учитывая количество уже свершенных и еще предстоящих переворотов и революций, произошедших в Питере, рамки это были достаточно широки.

— «А уж столько просто покушений на государей было в этом городе…», — мысленно добавил я, пытаясь не уснуть с покачивающейся на брусчатке карете. — «То ли еще будет».

Зимний тоже гудел как растревоженный улей. Семеновцы, выглядящие совсем не по-гвардейски ошарашенно и даже как будто небрежно и здесь стояли чуть ли не у каждой двери. Мы поднялись по лестнице и направились в сторону покоев мамА, меня вели за руку. За каким чертом было поднимать с постели четырёхлетнего ребёнка мне было решительно не понятно.

Люди мелькали, входя и выходя как в каком-то диком человеческом калейдоскопе. Обилие ярких разноцветных мундиров, шитых золотом, еще более ярких увешанных кружевами и прочей гадостью, название которой я не знал ни в прошлой жизни ни в этой, платьев; духота — окна по зимнему времени держали закрытыми — и обилие перемешивающихся между собой парфюмов; общая тревожная атмосфера, все пытались говорить шепотом, однако порой откуда-то раздавались то подозрительные всхлипывания, то командные — военные во все времена разговаривают одинаково — окрики — все это сбивало с толку, вызывало лёгкое головокружение и даже тошноту. Покои мамА в эту ночь — последнее место, где я бы хотел находиться, однако выбора особо не было. Во-первых, меня никто не спрашивал: графиня Ливен все так же крепко сжимала мою ладонь в своей, как будто искала в руке маленького четырехлетнего человека, недавно поразившего ее своей осведомленностью и рассудительностью, какую-то опору. Опору, которой империя лишилась этой ночью потеряв Павла и которою в новом императоре — Александре — ей еще только предстояло обрести.

Сложно сказать, сколько прошло времени, однако в какой-то момент в комнату ворвался Александр, — за ним вошли Константин и их воспитатель граф Салтыков — и бросившись к кушетке, на которой полулежала мамА, упал перед ней на колени. О чем они говорили, мне из другого конца комнаты слышно не было, однако судя по трясущимся плечам Александра, он плакал. Вернее — рыдал.

Это продолжалось несколько минут, после чего Мария Федоровна что-то резко сказала новому императору — отвлекшись, я не услышал что — а потом указав на нас — меня и сестру Анну, которую так же привела суда графиня Ливен — громко произнесла: «Теперь ты их отец»!

Эта брошенная во всеуслышание фраза стала как будто нажатым спусковым крючком. Все вокруг забегали еще активнее, а Шарлотта Карловна потянула меня за руку прочь.