Николай Эрнестович Бауман - [5]
— Вот это — за вальс! Это — за падекатр! А эти три — за мазурку! — весело улыбаясь, говорил довольный гимназист, вернувшись от знакомых и с торжеством показывая братьям и сестрам призы за лучший танец: вырезанные из золотого и серебряного картона «медали», «ордена» и даже «звезды» самых оригинальных форм и размеров.
Усиленные занятия танцами еще более развили в мальчике ловкость, подвижность и стремительность. Однако «танцовальная горячка» (как впоследствии называл это время сам Николай Эрнестович, рассказывая о своем детстве товарищам по заключению в Лукьяновской тюрьме) продолжалась недолго: детство быстро, хотя и незаметно, переходило в раннюю юность. Коля начал увлекаться чтением. Любовь к книге, к протяжной русской песне, любовь к живому, безыскусственному рассказу переплелась в душе мальчика-подростка с тягой к волжской природе, летним закатам и свежим, росистым зорям. Учился же Коля посредственно: он ненавидел мертвящую зубрежку классической гимназии. Баумана привлекали естественные науки. Любознательный мальчик, так хорошо узнавший еще в раннем детстве поэзию природы, красоту густых лесов и поемных волжских лугов, стремился расширить свои знания по природоведению, естествознанию. Но именно эти науки, во избежание «заразы дарвинизма», и были в крайнем загоне: гимназические учебные планы отводили естественно-историческому циклу времени в четыре раза меньше, чем занятиям по изучению древних языков: латинского, греческого и церковно-славянского. Курс математики был явно ущемлен по сравнению с бесконечными «extemporalia» (переводы с русского на древние языки, производившиеся без подготовки) и заучиванием наизусть больших отрывков из описаний походов Юлия Цезаря. Даже физика преподавалась по достаточно ограниченной программе, а целый ряд опытов (например, по электричеству) вообще рекомендовалось не проделывать на глазах учащихся, ограничившись словесным упоминанием о них на уроке, «ибо опыты эти не содействуют укреплению принятых основ богословия, а наоборот, оные могут повергать молодые умы в сомнение».
Подобного рода циркуляры попечителей учебных округов не были в те времена редкостью.
Соратник Баумана по революционной работе в подпольных рабочих кружках П. Н. Лепешинcкий дает меткую характеристику гимназическому обучению в те времена:
«Что такое была гимназия восьмидесятых годов — всякий знает, если не по собственному опыту, то хотя бы понаслышке… Мракобесие классных наставников и их свирепая расправа с любителями чтения, не удовлетворявшимися гимназической библиотекой и получавшими книги из городской публичной библиотеки; внезапное посещение теми же воспитателями квартир учеников, причем горе тому несчастному, у которого на столе или в шкафу оказалась бы во время таких посещений запретная литература, вроде, например, Щедрина или Белинского, не говоря уже о Добролюбове, Писареве или Чернышевском; бесконечные формы издевательства над личностью ученика и т. д. и т. д. — обо всем этом много уже писалось и много может порассказать любой из современников, сам испытавший в свое время прелести гимназической муштры в период наиболее свирепой общественной реакции в России»{П. Н. Лепешинский. На повороте. М.,1936, стр. 8.}.
Другой современник Баумана — С. И. Мицкевич — дает яркую картину «классической муштры» — экзамен по латинскому языку:
«На первом экзамене — в письменной работе, переводе с русского на латинский (extemporalia) — я сделал одну ошибку: вместо сослагательного наклонения употребил изъявительное; это с моей стороны была простая описка: одно наклонение от другого отличалось только одной буквой. И вот за опущение этой одной буквы я получил двойку, что почти определяло провал всех моих трудов за два с половиной года»{С. И. Мицкевич Революционная Москва (1888–1905) М., 1940, стр 51.}.
«Классицизм», то-есть безудержное увлечение древними языками, усиленно насаждался и процветал в Казанской гимназии. Николай Эрнестович впоследствии вспоминал, что уроки греческого и латинского языков буквально умерщвляли всякую попытку ученика к самостоятельной работе, к живой мысли.
Молодой Бауман оживал лишь на уроках русского языка и в особенности литературы. Великие русские писатели — борцы за счастье народное — открывали перед живым, увлекающимся юношей яркие, талантливые страницы, незабываемые и по своей поэтической красоте и по силе жизненной правды. Классическая гимназия позволяла изучать корифеев русской литературы лишь в пределах программы, соответствующими «начальственными властями рассмотренной и одобренной». Даже Пушкина изучали «в рамках программы». Но Бауману все же удалось прочесть и «Деревню», и сатирические эпиграммы великого русского поэта. Более того, ему удалось ознакомиться с произведениями Радищева и Чернышевского, с выдержками из «Колокола» Герцена{Характерно свидетельство о том, что читали в провинции (в конце восьмидесятых — начале девяностых годов) в поволжских и заволжских городах: «читали Чернышевского, Добролюбова и Писарева, конечно, Некрасова и русских беллетристов, «Один в поле не воин» Шпильгагена, «Историю одного крестьянина» Эркмана-Шатриана, редкие счастливцы — Герцена и «Отечественные записки». Маркс еще тогда не дошел до Уфы… Я видел «Что делать?» Чернышевского. Разбухшая, с подклеенными листами, кое-где с написанными от руки страницами, вся испещренная заметками на полях восхищенных читателей, читанная и перечитанная книжка переходила из рук в руки, из дома в дом великой драгоценностью и считалась обязательной для прочтения молодому человеку, вступавшему в жизнь» (
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Монография известного российского литературоведа посвящена петербургскому периоду в творчестве великого писателя, когда тот создавал циклы «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Арабески», «Миргород», комедию «Ревизор»… Автор видит истоки «петербургского текста» во взглядах молодого провинциала через увеличительное стекло столицы на историю родной Малороссии – древнейшей, «материнской» части русской земли, чье прошлое легло в основание славянской Империи. Вот почему картины и проблемы прошедшего Гоголь в своих произведениях соединил с изображением и насущными проблемами столичного «сегодня», сочетавшего старое и новое, европейское и азиатское, «высокие» науки, искусство и культуру с «низовыми» народными взглядами и лубком, вертепом, просторечием; красоту, роскошь дворцов и убожество окраин, величие государства – с мирками «маленьких людей»… Эти явные антитезы требовали осмысления и объяснения от литературы того времени.
Данная книга повествует о кинорежиссере, писателе и сценаристе А. П. Довженко.
Имя гениального русского ученого-кристаллографа, геометра, минералога, петрографа Евграфа Степановича Федорова (1853–1919) пользуется всемирным признанием. Академик В. И. Вернадский ставил Е. С. Федорова в один ряд с Д. И. Менделеевым и И. П. Павловым. Перед вами биография этого замечательного ученого.
Имя князя Дмитрия Ивановича Шаховского (1861–1939) было широко известно в общественных кругах России рубежа XIX–XX веков. Потомок Рюриковичей, сын боевого гвардейского генерала, внук декабриста, он являлся видным деятелем земского самоуправления, одним из создателей и лидером кадетской партии, депутатом и секретарем Первой Государственной думы, министром Временного правительства, а в годы гражданской войны — активным участником борьбы с большевиками. Д. И. Шаховской — духовный вдохновитель Братства «Приютино», в которое входили замечательные представители русской либеральной интеллигенции — В. И. Вернадский, Ф.
Из яркой плеяды рабочих-революционеров, руководителей ивановского большевистского подполья, вышло немало выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства. Среди них выделяется талантливый организатор масс, партийный пропагандист и публицист Павел Петрович Постышев. Жизненному пути и партийной деятельности его посвящена эта книга. Материал для нее щедро представила сама жизнь. Я наблюдал деятельность П. П. Постышева в Харькове и Киеве, имел возможность беседовать с ним. Личные наблюдения, мои записи прошлых лет, воспоминания современников, а также документы архивов Харькова, Киева, Иванова, Хабаровска, Иркутска воссоздавали облик человека неиссякаемой энергии, стойкого ленинца, призвание которого нести радость людям. Для передачи событий и настроений периода первых двух пятилеток я избрал форму дневника современника.