Николай Бенуа. Из Петербурга в Милан с театром в сердце - [54]

В те времена, когда мы встречались, Николай любил рассказывать разные анекдотические истории. Например, однажды он рассказал о своем визите в Сирмионе на виллу к маэстро Менегини. Прекрасный ужин над озером. За столом нам прислуживала экономка Менегини. И Дизма шепнула мужу: «Смотри! На ней украшения Каллас!»

Эта история мне запомнилась, потому что поразила мое воображение. После того, как Каллас оставила мужа, он стал жить с экономкой… Каллас была великолепна, но важно помнить, что расцвела она в Ла Скала среди декораций Бенуа и в его костюмах.

Значит с Николаем Александровичем вы познакомились в 70-х?

Да, в начале семидесятых.

А при каких обстоятельствах вы познакомились?

Первый раз мы пришли к нему с Эвелиной, затем встречались с ним по-отдельности. Иногда ходили на ужин вместе с Эвелиной. Словом, мы общались. У Николая был прекрасный дом, со студией для работы. Там были картины и что-то наподобие алтаря с русской иконой. Его жилище напоминало театральную декорацию. В студии мы беседовали. И там же Николай мне и рассказывал свои истории. «Я родился в Санкт-Петербурге, вырос в Петрограде, а уехал из Ленинграда», — говаривал он.

Рассказывал о своем отъезде из России, с женой Марией, престарелым дядей на коляске и мальчиком — племянником. Когда они добрались-таки до Парижа и стали искать отель на ночлег, парижский таксист сыграл с ними злую шутку, отвез в дом свиданий. И Николай со смехом вспоминал, как, увидев эту странную делегацию, состоявшую из молодой пары, инвалида и ребенка, мадам стала кричать: «L’enfant, no! L’enfant, по!»[259]

Он рассказывал о встречах с другими художниками?

Нет. Он смотрел на них с высоты своей важной должности директора сценической части.

Не вспоминал даже де Кирико?

Он ему не нравился. Брат Савинио был ему ближе. Настолько ближе, что он даже мог нечаянно подписать своим именем эскиз Савинио.

В коллекции Миро Сильверы кроме портретов хозяина есть и эскизы декораций.

В декабрьском номере 1976 г. журнала «Vogue Italia» появилась статья за подписью Миро Сильвера. С позволения автора приводим здесь эту статью.

Николай Бенуа: портрет персонажа

В Милане, в доме, слегка тронутом возрастом, живет Николай Бенуа. Импозантный синьор, с элегантностью встречающий свой возраст. У него излишне любезные манеры, эта любезность создает преграду и тень между ним и собеседником.

На улице осень, наступает ранняя зима с туманами, постепенно размывающими неоновые огни площади и проспекта за окном. Бенуа представляет жену Дизму, с длинными черными волосами и лицом бледной луны, которая покидает дом, чтобы не мешать нам. Отключает телефон. Только черный пудель Нера лаем дает о себе знать, он ревнует к другому пуделю по кличке Самсон, белому, толстому и старшему по возрасту, чувствующему себя хозяином дома. Нера — найденыш, которого Бенуа решил приютить. Диалог собак на какое-то время прерывает нашу беседу.

Мы уходим в студию, оставляя собак за дверью. Здесь маэстро Бенуа еще занимается рисунком и живописью. Он готовит эскизы декораций к «Макбет» для гигантской сцены Театра оперы Майами. Сцены волнующие и почти кинематографические. С противоположной стороны рабочего стола прислонен морской пейзаж, масло интенсивной сине-зеленой гаммы со скалами и пеной, который он начал писать прошлым летом.

На одной стене, рядом с окном, гигантская сепия отца Николая, Александра Бенуа, сфотографированного с сыном, который теперь, по прошествии лет, стоит перед нами. Эта сепия — увеличенная копия фотографии из семейного альбома, сделанной в начале прошлого века в Петербурге: этот сентиментальный момент объясняет многие вещи, высвечивает фигуру самого Николая Бенуа.

Сколько художников реализовались, только освободившись от сдерживающей и ограничивающей фигуры отца?

Николай Бенуа был одним из немногих, счастливых исключений обожания отца и принятия собственной судьбы. Если это, конечно, не кажущийся внешний обман.

В квартире много портретов, рисунков, эскизов, пейзажей, тех, что остались от отца Александра, знаменитого художника, вдохновленного воздушными пейзажами, гениального иллюстратора меланхоличной ауры, уникального создателя-сценографа и человека редкой культуры. До самого кануна революции он был одним из сподвижников «Мира искусства», журнала и объединения, открывшего новые горизонты в искусстве и критике русской живописи.

В доме Бенуа, в Петербурге, Николай еще ребенком имел возможность наблюдать плотную фигуру Дягилева, манерного, но гениального бродяги, великого Станиславского, источающего запах театра, молодого Стравинского с вытянутым лицом и пенсне на нем, с которым Александр создаст «Петрушку», и других персонажей истории, память о которой осталась в музеях и книгах об искусстве.

Николай рассказывал мне, как Петров-Водкин, необычайный художник мало известного в Европе периода, наигрывая на фортепиано, вещал страшные сказки. Но для маленьких любые эмоции являются развлечением. Вот почему сказки полны жестоких сцен.

Николай Бенуа, принимая отцовскую фигуру, принял и призвание династии Бенуа, связанной с театром и театральным миром. Прадед проектировал Большой театр Петербурга и перестраивал московский, в котором позже работал отец. Это призвание, в любом случае, жило в крови, что текла по венам, и практически принудило его принять тайные правила в поиске своего пути.