Николай Бенуа. Из Петербурга в Милан с театром в сердце - [54]
В те времена, когда мы встречались, Николай любил рассказывать разные анекдотические истории. Например, однажды он рассказал о своем визите в Сирмионе на виллу к маэстро Менегини. Прекрасный ужин над озером. За столом нам прислуживала экономка Менегини. И Дизма шепнула мужу: «Смотри! На ней украшения Каллас!»
Эта история мне запомнилась, потому что поразила мое воображение. После того, как Каллас оставила мужа, он стал жить с экономкой… Каллас была великолепна, но важно помнить, что расцвела она в Ла Скала среди декораций Бенуа и в его костюмах.
Значит с Николаем Александровичем вы познакомились в 70-х?
Да, в начале семидесятых.
А при каких обстоятельствах вы познакомились?
Первый раз мы пришли к нему с Эвелиной, затем встречались с ним по-отдельности. Иногда ходили на ужин вместе с Эвелиной. Словом, мы общались. У Николая был прекрасный дом, со студией для работы. Там были картины и что-то наподобие алтаря с русской иконой. Его жилище напоминало театральную декорацию. В студии мы беседовали. И там же Николай мне и рассказывал свои истории. «Я родился в Санкт-Петербурге, вырос в Петрограде, а уехал из Ленинграда», — говаривал он.
Рассказывал о своем отъезде из России, с женой Марией, престарелым дядей на коляске и мальчиком — племянником. Когда они добрались-таки до Парижа и стали искать отель на ночлег, парижский таксист сыграл с ними злую шутку, отвез в дом свиданий. И Николай со смехом вспоминал, как, увидев эту странную делегацию, состоявшую из молодой пары, инвалида и ребенка, мадам стала кричать: «L’enfant, no! L’enfant, по!»[259]
Он рассказывал о встречах с другими художниками?
Нет. Он смотрел на них с высоты своей важной должности директора сценической части.
Не вспоминал даже де Кирико?
Он ему не нравился. Брат Савинио был ему ближе. Настолько ближе, что он даже мог нечаянно подписать своим именем эскиз Савинио.
В коллекции Миро Сильверы кроме портретов хозяина есть и эскизы декораций.
В декабрьском номере 1976 г. журнала «Vogue Italia» появилась статья за подписью Миро Сильвера. С позволения автора приводим здесь эту статью.
В Милане, в доме, слегка тронутом возрастом, живет Николай Бенуа. Импозантный синьор, с элегантностью встречающий свой возраст. У него излишне любезные манеры, эта любезность создает преграду и тень между ним и собеседником.
На улице осень, наступает ранняя зима с туманами, постепенно размывающими неоновые огни площади и проспекта за окном. Бенуа представляет жену Дизму, с длинными черными волосами и лицом бледной луны, которая покидает дом, чтобы не мешать нам. Отключает телефон. Только черный пудель Нера лаем дает о себе знать, он ревнует к другому пуделю по кличке Самсон, белому, толстому и старшему по возрасту, чувствующему себя хозяином дома. Нера — найденыш, которого Бенуа решил приютить. Диалог собак на какое-то время прерывает нашу беседу.
Мы уходим в студию, оставляя собак за дверью. Здесь маэстро Бенуа еще занимается рисунком и живописью. Он готовит эскизы декораций к «Макбет» для гигантской сцены Театра оперы Майами. Сцены волнующие и почти кинематографические. С противоположной стороны рабочего стола прислонен морской пейзаж, масло интенсивной сине-зеленой гаммы со скалами и пеной, который он начал писать прошлым летом.
На одной стене, рядом с окном, гигантская сепия отца Николая, Александра Бенуа, сфотографированного с сыном, который теперь, по прошествии лет, стоит перед нами. Эта сепия — увеличенная копия фотографии из семейного альбома, сделанной в начале прошлого века в Петербурге: этот сентиментальный момент объясняет многие вещи, высвечивает фигуру самого Николая Бенуа.
Сколько художников реализовались, только освободившись от сдерживающей и ограничивающей фигуры отца?
Николай Бенуа был одним из немногих, счастливых исключений обожания отца и принятия собственной судьбы. Если это, конечно, не кажущийся внешний обман.
В квартире много портретов, рисунков, эскизов, пейзажей, тех, что остались от отца Александра, знаменитого художника, вдохновленного воздушными пейзажами, гениального иллюстратора меланхоличной ауры, уникального создателя-сценографа и человека редкой культуры. До самого кануна революции он был одним из сподвижников «Мира искусства», журнала и объединения, открывшего новые горизонты в искусстве и критике русской живописи.
В доме Бенуа, в Петербурге, Николай еще ребенком имел возможность наблюдать плотную фигуру Дягилева, манерного, но гениального бродяги, великого Станиславского, источающего запах театра, молодого Стравинского с вытянутым лицом и пенсне на нем, с которым Александр создаст «Петрушку», и других персонажей истории, память о которой осталась в музеях и книгах об искусстве.
Николай рассказывал мне, как Петров-Водкин, необычайный художник мало известного в Европе периода, наигрывая на фортепиано, вещал страшные сказки. Но для маленьких любые эмоции являются развлечением. Вот почему сказки полны жестоких сцен.
Николай Бенуа, принимая отцовскую фигуру, принял и призвание династии Бенуа, связанной с театром и театральным миром. Прадед проектировал Большой театр Петербурга и перестраивал московский, в котором позже работал отец. Это призвание, в любом случае, жило в крови, что текла по венам, и практически принудило его принять тайные правила в поиске своего пути.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
Монография Андреа Ди Микеле (Свободный университет Больцано) проливает свет на малоизвестный даже в итальянской литературе эпизод — судьбу италоязычных солдат из Австро-Венгрии в Первой мировой войне. Уроженцы так называемых ирредентных, пограничных с Италией, земель империи в основном были отправлены на Восточный фронт, где многие (не менее 25 тыс.) попали в плен. Когда российское правительство предложило освободить тех, кто готов был «сменить мундир» и уехать в Италию ради войны с австрийцами, итальянское правительство не без подозрительности направило военную миссию в лагеря военнопленных, чтобы выяснить их национальные чувства.
Художник Александр Николаевич Волков-Муромцев (Санкт-Петербург, 1844 — Венеция, 1928), получивший образование агронома и профессорскую кафедру в Одессе, оставил карьеру ученого на родине и уехал в Италию, где прославился как великолепный акварелист, автор, в первую очередь, венецианских пейзажей. На волне европейского успеха он приобрел в Венеции на Большом канале дворец, получивший его имя — Палаццо Волкофф, в котором он прожил полвека. Его аристократическое происхождение и таланты позволили ему войти в космополитичный венецианский бомонд, он был близок к Вагнеру и Листу; как гид принимал членов Дома Романовых.
Лев Ильич Мечников (1838–1888), в 20-летнем возрасте навсегда покинув Родину, проявил свои блестящие таланты на разных поприщах, живя преимущественно в Италии и Швейцарии, путешествуя по всему миру — как публицист, писатель, географ, социолог, этнограф, лингвист, художник, политический и общественный деятель. Участник движения Дж. Гарибальди, последователь М. А. Бакунина, соратник Ж.-Э. Реклю, конспиратор и ученый, он оставил ценные научные работы и мемуарные свидетельства; его главный труд, опубликованный посмертно, «Цивилизация и великие исторические реки», принес ему славу «отца русской геополитики».
Одно из самых знаменитых российских семейств, разветвленный род Бобринских, восходит к внебрачному сыну императрицы Екатерины Второй и ее фаворита Григория Орлова. Среди его представителей – видные государственные и военные деятели, ученые, литераторы, музыканты, меценаты. Особенно интенсивные связи сложились у Бобринских с Италией. В книге подробно описаны разные ветви рода и их историко-культурное наследие. Впервые публикуется точное и подробное родословие, основанное на новейших генеалогических данных. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.