Николай Бенуа. Из Петербурга в Милан с театром в сердце - [52]
Вы были на похоронах Бенуа?
Нет, я не ходила, потому что не хожу на похороны. И я хочу, чтобы у меня не было похорон, не было ничего такого. Для меня всё это сложно. Умер мой муж, с которым я сюда приехала, все умирали вокруг. Я принадлежу к такой эпохе, когда многие умирали. Я не хожу хоронить дорогих мне людей, но я пишу стихи в это время. У меня есть много фотографий, но мне нужно как-то посидеть и посмотреть их. У меня есть замечательная пастель, которую мне подарил Бенуа к новоселью. Потом есть шарж, который он сделал для меня. Он у меня в каталоге есть. Есть еще одна его работа, он подарил мне какой-то эскиз к сценографии. Еще мне подарили вот такие вот два платья: они были разрисованы по рисункам Бенуа, но их покрасили… Так делается в театре, они давно лежали там без дела. Как-то я пригласила его на ужин, мы бывали друг у друга, и я надела это платье. Он мне его подписал. И я подарила это платье, когда открывался музей… я как раз была в Питере, меня пригласили, уже не помню по какому поводу…
В 2018 году у музея Бенуа юбилей и 30 лет со дня смерти Бенуа. Еще — 40 лет «Amici della Scala». Столько важных дат в 2018 году!
Я почетный член «Amici della Scala», помогла им создать библиотеку адресов миланской интеллигенции. Я перевела и издала книгу Анны Креспи, сказку, одну из последних, на русском и итальянском языке.
Нужно обязательно найти журнал «Вог», 1976 г., декабрьский номер. Это был мой дебют в журналистике: сорок страниц о России в декабрьский номер «Вог». Там у меня поезд Урал — Москва, Анна Каренина; из моих каких-то кусков, какой-то одежды, каких-то старинных уборов русских мы сделали моду «а la russe». Получилось всё замечательно красиво, всё в билибинских рамках. Прекрасный номер. И там есть большая статья о Бенуа писателя Миро Сильвера.
Мы с Бенуа просто дружили… потому что я была связана с Ла Скала, а его уже не допускали туда, он поругался, как-то у него было всё не очень хорошо с Ла Скала. Он немножко устарел для Ла Скала, он был классик другого времени. Я что-то видела из его спектаклей, но не помню что. Я же вечно ходила в Ла Скала: меня, как только я приехала в Италию, постоянно водила подруга, самая близкая мне до самой ее смерти, у нее была своя ложа, и она меня стала тут же водить. А я очень любила оперу, потому что я маленькой ходила в оперу, меня брали в оркестр. Мне было шесть лет, я сидела там, ничего не видела, что-то там слушала. И до сих пор иногда во сне мне снится, как у меня на лбу танцуют балерины…
Так что для меня всё это было очень важно. А потом я дружила с Гирингелли. Лет пятнадцать я пользовалась его ложей, там вырос мой сын. Еще я дружила с Валли Тосканини, и поэтому мы с ней иногда там тоже встречались. Так что это был такой мой мир, и где-то, естественно, уже не помню, как я познакомилась с Бенуа. И сразу пошла такая «русская дружба». Это было замечательно: он с неизменным удовольствием приходил на ужин, я любила готовить, любила принимать. Я тогда много работала, зарабатывала, могла себе позволить постоянную прислугу, несмотря на то что я постоянно была в отъездах, но, когда я возвращалась домой, у меня была помощь. И он тоже очень любил приглашать, и так всегда у него было красиво! В этой статье Миро Сильвера вы увидите цвета его квартиры: плотный бирюзовый, как питерские церкви Растрелли, очень яркие цвета; зеленый, ярко-бирюзовый, очень много золота, какие-то рамы. Это было очень роскошно, и театрально, и красиво, и по-русски.
Наверное, так было дома у отца, поэтому и он так делал?
Этого я не знаю. Думаю, что он и сам художник… Думаю, что это было его. О папе он рассказывал только, как они подрались. Ему было лет 15…
С отцом?
Нет! Отец с Дягилевым. Николаю было лет 15. Они разбили даже какую-то стеклянную перегородку, что-то вроде эркера. Так поругались, что разбили стекло….
Сложилось впечатление, что он был такой «папенькин сыночек», потому что он об отце только и говорил…
Я не думаю, потому что они никогда особо и не были вместе. Они как-то жили все порознь.
Мы смотрели, например, графику одного и того же периода, где Николай изображает отца и свою жену Марию на море, а потом отец изображает его — и просто один в один!
Такое бывает в молодости… Я этой части не знаю. Он со мной много говорил, очень много говорил, но очень мало говорил об отце.
Это удивительно…
Может быть потому, что он был уже стар?! Я-то его знала уже в старости, в глубокой старости. Сколько ему было, 84… Я его знала последние 10 лет.
А о чем Николай Бенуа любил рассказывать?
Он вообще был разговорчив. Я иногда ходила к нему просто в гости, не на обед, даже иногда с мамой. Он за мамой ухаживал… «Вот, — говорил он, — наконец-то я могу поухаживать! Я же не могу за тобой ухаживать, ты такая маленькая!».
Я его обожала! В нем была смесь европейских каких-то настроев, европейского духа, с какой-то прелестной такой русскостью, не назойливой, но очень явной. Это было замечательно! Он был весельчак, он рассказывал анекдоты, он обожал космос, и мне рассказывал всегда о том, что говорили космонавты, когда они что-то видели, об их взаимоотношении с космическим пространством, с Богом. Его это очень волновало, и он очень любил говорить на эти темы. Он всё время что-то цитировал из разных космонавтов, кто и что сказал. Его всё это очень волновало, и меня всегда это потрясало, потому что и меня всё это тоже очень интересует…
