Николай Бенуа. Из Петербурга в Милан с театром в сердце - [47]

Долорес Пюто с Николаем Бенуа и Антонио Молинари, 1950-е гг.

Как для Каллас, для которой он создал знаменитую диадему с кристаллами Сваровски. А какие отношения были между Бенуа и Каллас?

Кажется, что они сердечно относились друг к другу, дружили. Каллас внешне могла показаться жесткой и закрытой, даже высокомерной, но на самом деле она была очень застенчивой женщиной. Возвращаясь к Николаю, можно охарактеризовать его словом «синьор», да, он был образованным, культурным синьором.

Можно ли было назвать его человеком XIX века?

По воспитанию и культурному уровню — да. По тому, как он себя преподносил. По манерам… Он никогда бы не сел в присутствии стоящей дамы. Он пододвигал за дамами стул, сопровождал их. Галантно вел себя и за столом. Много мелких деталей характеризовали его поведение. Мы часто приглашали его на ужин. Однажды приехал один наш друг из Триеста, и с Николаем они говорили на каком-то славянском языке. Наши вечера проходили великолепно. Николай был большим гурманом: любил хорошо поесть и выпить, но не пьянел. Как-то за ужином он выпил две бутылки вина. Однажды, когда я была в Канаде, мой муж поехал забирать мою премию Большого театра в Москву.

К беседе присоединяется Франко Рудони, муж Долорес:

Я сел в самолет. Билет оплатило советское государство, я летел в туристическом классе. Так вышло, что мое место было рядом с занавеской, отделяющей туристический класс от первого. Вдруг я услышал знакомый голос. Да это же Николай! Я отодвинул занавеску, и он меня увидел: «Франкетто!». И тут же попросил разрешения, чтобы я пересел в первый класс. Когда мы прибыли в Москву, его встречал некто Алексей, он говорил по-немецки и был сотрудником милиции. А я не знал немецкий и не понимал по-русски. Меня усадили в черную машину, и мы поехали из аэропорта в Москву. В пути — а ехали мы по полупустой дороге — он вдруг останавливается: проблемы с машиной. Он что-то починил и снова сел в машину. Было жутко холодно, и Алексей начал петь по-итальянски отрывок из «Богемы» Пуччини «Che gelida manina — Холодная ручонка», я подпеваю: «Надо вам ее согреть»… Так мы и общались с помощью опер. Я остановился в отеле «Космос», а Николай жил в центре. В один из вечеров нас пригласил к себе домой директор Большого театра[246]. На ужине присутствовал мэр Москвы с женой. Ужин мы запивали советским шампанским и водкой. С одной стороны от меня сидела жена директора театра, полька, с другой стороны — жена мэра, русская. Дамы подливали мне водку с двух сторон, а сзади официант подливал шампанское. В конце вечера я заснул.

Продолжаем беседу с Долорес:

Как вы познакомились с Николаем Бенуа?

Моя сестра Кармен Пюто была балериной. А я училась в Академии изящных искусств Брера. Проучилась пять лет. Часто ходила в Ла Скала, и отец приезжал за нами обеими. После спектакля я с сестрой оставалась в театре и познакомилась со многими сценографами, дирижерами, певцами. Я была свободна. Любопытная и болтливая. Моя сестра проработала 20 лет в Ла Скала, а я никогда не состояла официально в штате театра. Когда проходили генеральные репетиции, внизу в партере сидел Бенуа с ответственными за свет, там были Лупетти, Ольдани, которые не отходили от Николая ни на шаг. Для репетиции делали проход со сцены в партер. Подходил маэстро Гирингелли и спрашивал у меня: «Что ты здесь делаешь, Долорес?» Я храбро отвечала, что иду в партер посмотреть. «А кто тебе сказал это делать?» — «Николай Бенуа». Но это было неправдой! Внизу Бенуа спрашивал у меня: «Почему ты здесь, Долорес?» и я, конечно же, говорила, что мне разрешил Гирингелли. Когда я была совсем юна, я немного смущалась в присутствии Бенуа. Он был значительной фигурой! Я знала историю его семьи, знала о том, как он жил в дореволюционном Петербурге.

Долорес Пюто с Николаем Бенуа. 1970-е гг.

Благодаря моему любопытству, веселому характеру и доброжелательности я проникала в разные театральные цеха, превратившись в своего рода талисман. Я наблюдала за работой начальницы швейного цеха синьорой Нори. Я научилась работать над декорациями, для этого используются многометровые холсты, которые размещают на полу цеха и на них размечают квадраты. Готовятся пигменты, краски, замешивается клей из муки и воды. Используются огромные кисти с длинными, как у швабры, ручками. Пользоваться такими приспособлениями сложно, нужно обучиться и наловчиться. Сначала наносится рисунок углем, вставленным в длинную палку. Чтобы нанести квадраты, нужно быть вдвоем, нужна веревка, сажа.

Дружба с Бенуа родилась гораздо позже, когда я уже была женой и матерью троих детей. Я ушла из театра в 1962 году. Это был золотой период. Великие артисты Каллас, Ди Стефано, дирижер Гирингелли, на мой взгляд, лучший. Гирингелли был богат и тратил собственные деньги на восстановление Ла Скала в 1945 г. после бомбардировок. Он был очень серьезным. Выбирал лучших певцов, танцоров, костюмеров.

В 1978 г. я подготовила 8 больших полотен, четыре на три метра, к 200-летнему юбилею Ла Скала. На главной картине, посвященной театру, изображены 120 персонажей, среди которых — братья, Савинио и де Кирико. С Савинио мы познакомились, когда он принес эскизы декораций к «Жизни человека». Он был отличным музыкантом, поэтом и художником. Лучшим, чем брат, который считал, что до него вовсе не было художников. Всем известно, что де Кирико страдал манией величия. Свои метафизические площади он хотел превратить в декорации. Но он не умел создавать декорации. С де Кирико я познакомилась в Риме, в доме на площади Испании. Я не помню, была это его квартира или кого-то другого. Он вяло пожал мне руку, и уже по одному этому прикосновению он мне не понравился.