Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы) - [179]

, который читал мне свои две новеллы на античные темы. И ко всему милая, любящая Маруся и вся ее семья, так тепло приютившие нас. Маруся мне рассказывала о папе. Так прошло 8 дней. Таня, восхищенная всем, вернулась в Москву, а я с Софьей Александровной поехали в Львов. Пришлось взять билеты в мягком; нам так повезло — мы были одни и чувствовали себя такими счастливыми, окрыленными верой, что и в дальнейшем будет так же хорошо. Во Львове нам очень помог милый Павло Миколаевич[1023]. Площадь рынка с 4^ех сторон окружена домами XVI–XVIII вв. с наружными рельефами, чудесный дворик внутри дома Яна Собеского — похожий на итальянские киостро из галерей в 4 этажа, повитых плющем[1024]. Успенский собор с компанилой (колокольней) как в Италии, с лоджиями и с «каплицей» (часовня) с тремя куполами[1025], древняя армянская церковь XIV в.[1026], храм иезуитов — словно перенесенный из Рима[1027], и древняя русская церковь Св. Николая (XIII в.)[1028]. Здесь конгломерат культур и имен — польских и русских, немецких, румынских и мадьярских, даже греческих! Мы посетили и Музей, где работает П. Н.[1029] (уже после посещения Закарпатья), и он обогатил наши впечатления от гуцулов. И Стрийский парк[1030], где мы прятались под мощными деревьями с темно-красными листьями, т. к. разразилась страшная гроза, и любовались лебедями в пруду. По завету Padre поднялись на Замковую гору и всматривались в Львов с высоты птичьего полета[1031].

Остановиться нам пришлось в дорогой гостинице (40 руб. в сутки!), и я стыдясь признаюсь, что радовался трехдневному комфорту. Даже своя ванная была, в которой не мылись Арилины! Меня затащил к себе проф. Коншин (мой коллега по Ин-ту истории искусств)[1032]. В номер пришел проф. Чичерин[1033] и рассказал много нужного о Закарпатье. Затащил меня к себе и П. Н. К сожалению, Софья Александровна, стесняясь новых знакомых, не провела со мной у него приятного вечера. С сожалением и мечтой увидеть его на возвратном пути мы покинули Львов. Софья Александровна достала билеты для маршрутного такси (всего на 8 руб. дороже поезда). Нас ехало 2^ое да шофер с женой. Погода была великолепная — ясная и не жаркая. Мы любовались очаровательными деревянными церквами в украинском стиле, хатами с высокими, очень покатыми крышами, раздольем полей, цыганскими таборами и, наконец, лесистыми Карпатами, 2 раза взбираясь на перевалы. Пили воду из целебного буркута[1034] и дышали полной грудью, отдаваясь «духу путешественности» (термин padre).

К 4^ем прибыли в Ужгород — культурный центр Закарпатья. Приветливый город на реке Уже, в долине, окаймленной горами. Сады, всюду розы и белые лилии. Наши окна выходили на пешеходный мост, и эти звуки шагов, не прерываемые шумами авто или трамваем, — напоминали мне уличный шум Венеции. Мы осмотрели суровый замок с гербом трех дроздов — герб владельцев Другетов — итальянцев[1035]. В замке — краеведческий музей[1036]. Научный сотрудник — бестужевка — ученица Ивана Михайловича[1037]. На Уже — церковь в древнерусском стиле с иконостасом из хороших копий известных русских икон, в том числе Рублева. Построена она в 30^х годах нашего века. Я назвал ее храм «Тоска по родине»[1038]. Были мы и в храме кальвинистов[1039]. Все сурово — и интерьёр, и проповедь, и хор. Это храм мадьяр-гугенотов. Ездили мы и за город, шли потом пешком к селу Горяне[1040]. На холме у руин крепость, храм начала XIII века с абсидой с узорами и с фресками внутри[1041]. Вечер: кругом колышутся поля, поют жаворонки, кричат перепела и подобно флейтам перекликаются иволги. Цепи гор синеют. А я во власти вечно-живых воспоминаний, т. к. душа ощутила свободу. А вечером, накануне отъезда мы поднялись на гору над Ужгородом. Как чешуя ужа, в закате блестит река Ужа. Сверкает колокол русского храма — темный замок еще мрачнее, чем днем. На горе — стадо козочек и козлят. Носятся с лаем псы. Три пастушки играют в мяч. Это непохоже на пастораль Ватто, но это не лишает его прелести. Снова синие горы — это уже в 3–5 км Чешские горы. Я здесь не вспоминал, я был свободен от себя и от своего. Это минуты абсолютного созерцания. От них молодеет душа. В Мукачеве также замок[1042]. Город на реке Латорице. Отсюда можно было прорваться в Карпаты. Замок стоял на страже, на горе — одиноко стоящей. Сохранились рвы, валы, бастионы. Мария-Тереза превратила его в тюрьму. Здесь семиградский властелин принимал послов Богдана Хмельницкого[1043], стремившегося обеспечить тыл для удара на Львов; в начале XVIII века сюда прибыли послы Петра Великого[1044]. Царь послал пушки и все необходимое для успеха народного восстания Ракоцци. В 1849 восставший народ освободил заключенных и было посажено дерево Свободы — липа. Она и теперь на одном из бастионов. Венгерский поэт Патефи описал этот замок[1045]. Из Мукачева неутомимая Софья Александровна съездила в горы, где чудесные буковые леса и дубовые. В один из вечеров мы посетили женский монастырь Св. Анны. Монахини возделывают виноград и изготовляют чудесное вино, которое поступает в продажу. Но нас угостили другим, особым — это золотистый нектар! Даже Софья Александровна выпила ½ стакана (я — только 1½). Старые, потемнелые портреты, тишина, колокольные звоны. С монахом-библиотекарем побеседовал об итальянских художниках Джотто, о Ф. Анжелико, о Франциске, о Достоевском. Он знал мою книгу «Петербург Достоевского»