Впрочем, почему это старик Дэн не хочет, чтобы его перевели в дом престарелых?
А Дэн этого очень не хотел. Год назад федеральный агент Карстен уже предложил Дэну перевести его в такой дом, обещал самый лучший их возможных. На практике такой дом мало чем бы отличался от тюрьмы. Так Дэн и заявил агенту… Тот криво усмехнулся, что-то записал в свой черный, потрепанный, видавший виды блокнот, но факт остался фактом, Дэна не запроторили в дом престарелых, а оставили доживать в этом городке на окраине Бостона.
Два раза в неделю старика Дэна навещал федеральный агент. Не меньше раза в неделю о нем справлялся местный шериф. Раньше все было строже — раз в день шериф и дважды в день — федеральные агенты.
Наверное, все дело было в том, что Дэн быстро дряхлел. Рано или поздно, но он должен был либо умереть, либо упасть от бессилия… И почти уже впла в маразм, что для НИХ было бы самым оптимальным вариантом.
Его перестали бояться.
Они были уверены, что стерли его память. Они были уверены, что стерли его, как личность. Они были уверены, что могут спать спокойно.
Он знал это. И ждал.
Ждал, потому что не забыл. Ждал, потому что был человеком. Ждал, чтобы обязательно отомстить.
Его первая поездка в Вашингтон была пристрелочной. Он понял, что может съездить еще раз. И сделал это. Во вторую поездку он сумел найти то, что искал. Он искал человека, который с удовольствием и без вопросов менял информацию на наличные деньги. Через две недели ему позвонили по телефону. В баре старика ждала бесценная информация. Этого оказалось достаточным для того, чтобы третья поездка оказалась решающей. Или — или…
А теперь получалось так, что ему приходилось оставлять дом, в котором он провел уже шесть с половиной лет своей жизни. Дэн прошел на кухню, выпил заранее приготовленный кофе. Он позволял себе кофе не чаще двух раз в неделю. Сегодня решил, что кофе не повредит.
От его дома на Броктон авеню до городского парка приличное расстояние. И каждый божий день он проходит не одну милю пешком: один день в библиотеку, второй — в парк. Его так и привыкли видеть, то в парке, то в библиотеке. Это хорошо. Не сразу схватятся.
Его дом — небольшой, в деревенском стиле (ранчо), хорошо сохранившийся, когда он въезжал сюда, сделали сносный ремонт, установили свежайшие жучки… Прекрасное место на окраине города, с небольшим приусадебном участком. В доме две комнаты, кухня, ванная и туалет, что еще надо человеку для полного счастья? Он помнил, как ему предложили два дома на выбор. И он выбрал именно этот, который попроще, который казался ему сельским островком в этом городке, который фактически можно было считать пригородом мегаполиса под названием Бостон. Молочник Том и мальчик Ронни, который приносил каждое утро газеты — это такая же принадлежность этого домика, как старенький кофейник на кухне, чуть продавленный диванчик в гостиной, память о том, что новую мебель никто сюда завозить не собирался. Старенький клетчатый диванчик, наконец-то сегодня я тебя покидаю.
Дэн взял папку, которую приготовил заранее. С этой папкой он ходил регулярно, чаще всего в библиотеку. Иногда в парк, он имел такую привычку — сесть на скамеечке, вытащить из папки газету и читать последние новости. На этот раз в папке были не газеты.
Как тяжело — жить в городе и суметь не слишком увязнуть в отношениях. Пожалуй, только мисс Эверлин, лет шестидесяти восьми, не менее, положила на него глаз… Ну что же, милочка, вряд ли тебе нужен был бы такой старикашка, как я…
Какое-то время мистер Карпентер почувствовал, что начинает колебаться… А что если все оставить, никуда не ехать? Вот, сделать предложение мисс Эверлин, ну и что, что она живет в квартире с детьми, переберется сюда… Почувствовать семейное счастье хотя бы в последние годы моей жизни…
Нет.
Я должен двигаться. Я должен идти. Движение — это жизнь… А месть? Месть — это горючее жизни, особенно тогда, когда в жизни ничего, кроме мести не остается!
Да, ничего не трогать. Идти точно так же, как обычно. Главное, это идти. Не оглядываться.
Вот он вышел из дома, прикрыл дверь, как делал это всегда — он никогда не закрывал двери, не собирался этого делать и сейчас.
Еще раз окинул взглядом дом, прошептал одними губами: "прощай". И двинулся в парк, как всегда, не слишком спеша, вспоминая про то, что движение — э то жизнь, черт меня подери!
