Никоарэ Подкова - [63]

21. ВОСПОМИНАНИЯ О БЕРЕГАХ МОЛДОВЫ

Недалеко от места последнего роздыха в четвертом часу пополудни отряду Никоарэ повстречался капитан Козмуцэ. Он ехал шагом один, держа путь на запад; он уже миновал тенистую ивовую и ольховую рощу, и косые лучи солнца ярко освещали его.

На мгновенье негренский капитан остановил коня, радуясь, что видит вокруг Никоарэ рэзешскую свиту. Грудь его распирала гордость. Пришпорил Козмуцэ коня и мигом очутился близ того человека, коего почитал он своим государем; тут он снова остановился, сдернул с головы кушму и отдал поклон.

— Здравствуй на многие годы, государь!

Но, увы! Господарь уходил из Молдовы. Гордости у Козмуцэ поубавилось, когда он заметил опечаленные взоры рэзешей.

— Поезжай рядом, капитан Козмуцэ, и рассказывай, — приказал Никоарэ.

Рэзеш поставил своего скакуна рядом с караковым конем Подковы. Затем надел кушму и затянул пояс.

— Как съездил?

— Хорошо, государь. Его милость пана Тадеуша я застал дома. Он счастлив снова увидеть возлюбленного друга. А вступление в Могилев совершится на виду у всего народа завтра в воскресенье, как повелел ты, за два часа до полудня.

— Капитан Козмуцэ, — с улыбкой сказал Подкова, — ведь так повелел мой друг Тадеуш, а не я.

— Его милость решил, что так будет лучше. Тут у него тонкий умысел.

— Знаю. Да и вообще Тадеушу с самого рождения было суждено стать в конце жизни великим постельничим.

Радовался Козмуцэ, что господарь светел душою в такой час. Смеясь, он обратил взор к Младышу, и радость его погасла. Казалось, молодость Александру сразу увяла, точно он хоронил родителей. Дед предавался, как обычно, своим мрачным мыслям. Да и остальные товарищи Никоарэ по скитаниям не ответили капитану приветливым взором, как ему того хотелось. Быть может, притомились в пути.

Капитан Козмуцэ с живостью повернулся к Никоарэ.

— Прощения просим, государь, — проговорил он, — что не можем принять тебя, как подобает, на последнем твоем биваке в родной стране.

Подкова пожал плечами.

— В Липше стоят лишь несколько бедных рыбачьих хибарок, — продолжал Козмуцэ.

— Друг, — отвечал Никоарэ, — ведь ты знаешь, что воину дворцы не надобны. Жизнь его проходит в непогодах и бурях. А здесь, каким бы убогим и нищим ни был привал, я дорого за него плачу: оставляю в залог свою душу.

Вздрогнул Козмуцэ. Стало быть, господарь его с грустью уезжает. Таковы уж мы, молдаване: манят нас дальние пути-дороги, но куда больше радуемся мы, возвращаясь домой. Никоарэ еще вернется к своим.

— Все эти рэзеши, что тебя провожают, надежа-государь, будут ждать тебя, — отвечал капитан Козмуцэ душе Никоарэ, остававшейся в залог. Воротись в добром здравии.

Тогда к пожеланию капитана присоединил свой кроткий голос и дед Митря:

— Воротись, государь-батюшка, и ослобони отчизну от измаильтян, избавь ее от разбоя господарских сборщиков, от ногайских пожаров; прожить бы нам в мире положенные каждому дни. Во всех селениях, на всех привалах только о том и толкуют наши рэзеши. Господарь Петру Хромой чужой нам. Он турецкий да боярский князь. Турки, бояре и господарь сдирают с нас шкуру, как пастухи, когда режут овцу на ужин. Не надобен нам князь-супротивник, надобен нам народный воевода, каким был Ион.

В речах старика звучал глас народа. Слушая его, Никоарэ улыбался, и вставали перед ним смутные видения грядущей жизни.

А негренский капитан думал: «Младыш Александру — вот кто истинной радости полон, когда говорит о будущем возвращении своем и батяни своего в Молдову. Пламя горит в молодой крови, Александру весь — бурное деяние. Может статься, таким был и гетман Никоарэ, но теперь у Никоарэ нетерпение смиряется разумом, воля его устремлена к единой цели. Непреклонная готовность принести себя в жертву грызет его, как червь точит спелое яблоко. И еще томится Никоарэ оттого, что изгнан из Молдовы, скитальцем уходит в страну друзей, не ведает тайны грядущего дня и часа возвращения, не знает, как вырвать победу. У людей, подобных ему, жизнь озарена несокрушимой решимостью, но дни ее омрачены пыткой раздумий».

Но сметливый капитан еще глубже постигал эту смятенную душу. Сей царственный муж, рассуждал он, отрекся от всех преходящих радостей, превыше всего в нем горит неугасимый свет любви к тем людям, кого погибший Ион Водэ называл «солью земли». В это мгновение капитан Козмуцэ встретил взгляд дьяка Раду и вспомнил слова, которыми они обменялись на одном из привалов. Придержав коня, он отстал немного и поехал возле Раду Сулицэ, валаха с мудрыми глазами, оставившего свою родину и следовавшего теперь в чужие края, к людям чужого племени.

В словах дьяка нашел он ключ к жизни Никоарэ, и сердце его щемила жалость, когда он вспоминал, как произнес Раду слово «жертва», вглядываясь точно так же, как вглядывается теперь государь в вечно сокрытое от нас грядущее.

Капитан Козмуцэ и дьяк Раду обменялись дружескими словами, и вскоре заметили, каким хмурым взглядом дед Петря окинул всю свиту, в том числе и их.

— Дивлюсь я старому ратнику, — сказал капитан. — Хоть бы на краткий миг ликом просветлел. Все время хмурится. Недаром прозвали его «старым зубром».