Никоарэ Подкова - [101]

Больше всего оказали они честь пресловутой водке времен сбежавшего французского короля, так как в ту осень из-за страшной звезды с огненным опахалом запасы горилки поисчерпались. А когда другие приезжие остановились под висевшей у ворот охапкой сена, Долговяз встретил их весьма гордо и холодно, не желая расстаться с новыми своими приятелями, с которыми он пировал. Беднягам оставалось лишь с завистью поглядеть на баклаги, чарки и копченую колбасу, именуемую «розой», и, скорбя душой, поспешить несолоно хлебавши на ярмарку.

А преподобный Агафангел, благословив дом и хозяйские амбары, завел за столом разговор с хозяином и пожелал узнать у него, какие чужеземцы жительствуют в Ямполе. Город зело благолепный и приятный, недаром родной дядюшка Агафангела, когда-то приезжавший сюда из Молдовы, говаривал, что жил он тут хорошо, с горожанами ладил и всему радовался. Будь он жив, то радовался бы, конечно, и теперь. Но так как дядюшка отдал богу душу, то уже не может более радоваться.

— А как звали дядюшку? — тотчас спросил любопытный хозяин заезжего двора Иосиф Долговяз.

— Звали его Некита Гырбову.

Доминте рассмеялся; старший брат его сделал большие глаза и на миг задумался — не сказать ли, что сей Некита Гырбову, слава богу, жив. Старый родитель его, мельник, приказал долго жить, нету его больше на свете, а Некита Гырбову здравствует.

— Что ж, может, и было, как ты говоришь, — промолвил корчмарь Иосиф Долговяз. — А по сему случаю выпьем за здоровье живых и за упокой души усопших. Вот уж двадцать лет, как я живу в Ямполе, и не помню, чтобы встречался в нашем городе какой-нибудь Некита або Гырбову. Не больно-то селятся у нас чужаки. Одному только молдавскому боярину нивесть отчего приглянулось тут. Живет года два в пустом доме один как перст; только и людей при нем, что немая старуха кухарка. Редко-редко заедет к нему какой-нибудь всадник, да, видно, не встречает радушного приема и живо убирается восвояси. За два года трижды навещал нашего боярина поп с той стороны, из Тигины.

— А как же ты знаешь, друг Иосиф, что именно из Тигины?

— Да откуда же еще ему быть, раз он турецкий поп?

— Так, может, он из Бендер?

Иосиф Долговяз от души хохотал, радуясь, что востроносый путник с быстрыми искорками в глазах не ведает, что Тигина и Бендеры — один и тот же город. Ведь говорят в народе:

Тигина — город христианский,

Бендеры же — навоз султанский…

Поговаривают, будто молдавский боярин Гаврил Чохорану хочет перейти в турецкую веру.

— Ну, уж это неправда, — высказал свое мнение Алекса.

— Ей-ей, истинная правда! Провалиться мне не этом месте!

— Не сосед же ты ему. Где тебе заглядывать к нему во двор и вести счет басурманским попам.

— Не сосед, да и недалеко живу.

— Ладно, пусть будет по-твоему, друг Иосиф, — согласился Алекса. Нам-то что за дело до молдавских бояр?

После трапезы благочестивый Агафангел нашел через улицу от подворья Иосифа Долговяза обиталище его милости Гаврила Чохорану, молдавского боярина. То была незавидная хата со ставнями, стоявшая посреди обнесенного высоким частоколом плодового сада. Ворота оказались запертыми. «Однако же, — размышлял благочестивый Агафангел, — сей боярин пока еще веры не переменил и зовется все так же — Гаврилом. А раз он христианин, то не может быть того, чтобы нынче он не пошел к обедне».

Невдалеке виднелась звонница. Агафангел направился туда и, как добрый христианин, которому в праздники некуда спешить, степенно вошел под своды храма. Богомольцев там было изрядно. Слышались звуки церковных песнопений. Монах поискал глазами и сквозь легкую пелену дыма от кадила увидел справа, около амвона, того человека, которого искал.

Его милость Гаврил Чохорану размашисто крестился: сперва прикладывал сложенные персты правой руки ко лбу у белой ниточки пробора, потом опускал их ниже кожаного широкого пояса, затем касался широкого воротника шубы справа налево и, сгибаясь в глубоком поклоне, дотрагивался рукой до каменной плиты.

«Когда-то он еще сделается турком, а покамест, видно, православный, рассуждал Агафангел. — Что-то мне как будто знаком сей верный боярин усопшего государя нашего Иона Водэ. Люди добрые, так ведь это же Гаврил Пожар из Бухэешт! Знавал я его в ту пору, когда он был рэзешским атаманом при Богдэнуцэ, сыне господаря Лэпушняну. Потом привелось слышать, будто стал он каким-то чином в Романской крепости».

Боярин Гаврил Чохорану высок и статен; в пятьдесят лет рыжие кудри у него только еще начинают серебриться у висков. А круглая борода и подстриженные усы сразу приводят на память его старую деревенскую кличку Пожар.

Вот он, стало быть, тот самый рэзешский атаман, а потом господарский служитель, от которого принял народ столько муки. Грозно глядел он на бедняков из-под этой рыжей копны волос, и неимущий люд не дерзал к нему приблизиться, опасаясь его арапника.

Понравился, знать, Иону Водэ добрый всадник и крепкая сабля.

Вот он пробирается к выходу. Стоял в божьем храме, а мыслями, знамо дело, уносился к Вельзевулу. Пойдем-ка за ним до дому, поглядим, как он запирает изнутри ворота. А потом дадим знать Алексе и остальным, да заодно и исповедуемся, а то как бы не дать маху, не записал бы зря святой Петр за мной лишний грех в небесной своей истрепанной книжице.