Никоарэ Подкова - [100]

По совету Лубиша Покотило прибыл из Вроцлава в Овчары шестого ноября. Четыре сотни под началом Младыша и Алексы только что стали лагерем около родников и опустевших пастушьих шалашей. До этих мест доходили со своими отарами семиградские пастухи, они пасли тут овец целое лето, а затем спускались к дунайским заливным лугам. Но приходили они сюда только раз в три года. От них-то и пошло название «Овчары». То была широкая и сырая, обильная растительностью луговина, тянувшаяся от пригорка, у подножия которого решили остановиться воины, до березовых лесов. Место привала поросло густой сочной травой с вечно зеленым листом. То и дело попадались красивые купы молодых дубков. Солнце играло на их еще не облетевшей медножелтой листве; волны легкого ветерка приносили паутинки, прилипавшие к сухим листьям. На конце каждой паутинки висел крохотный паучок, с маковое зернышко, искавший себе пристанища до своего пробуждения грядущей весной. Эти паутинки были тоже предвестниками надолго устанавливающейся теплой погоды.

Сойдя с коня, дед Покотило внимательно оглядел эти далекие от людской суеты благодатные места и вздохнул, мечтая о покое и мире. Затем поздравил Александру с благополучным прибытием и кинул на него долгий взгляд, стараясь понять, отчего он так неспокоен и печален. Ведь на тридцати двух телегах обоза четырех головных сотен было всего вдоволь, а на вертеле жарилась жирная баранина, купленная совсем дешево у пастухов в долине Буга.

— Долго нам еще тут сидеть? Может, двинемся дальше, дед Елисей? раздраженно спросил Александру.

— Скоро двинемся, сам знаешь, твоя милость, — примиряюще ответил старик. — Велено нам быть на той стороне Днестра через пять ден, стало быть, ноября одиннадцатого дня. Лишь только догонит нас государь и переправится через реку, мы немедля пойдем дальше, как договорились, а ратники Шаха и государя будут следовать за нами на расстоянии двух дней пути. Али ты позабыл?

— Нет, знаю и помню, Покотило. Но отчего же стоим мы в такой глуши?

Дед Елисей улыбнулся.

— Для того, чтоб никто про нас не ведал и не чуял. Есть тут у нас дело одно, капитан Александру.

— Нельзя ли узнать — какое?

— Можно. Как есаул за все отвечаю один я, и все вы под моим началом должны выполнять приказы, которые я имею от самого Никоарэ. Но в уважение того, что ты, твоя милость, брат и верный товарищ государя, я уж открою тебе, что нам велено сделать. Должны мы поймать Гаврила Чохорану и при днестровской переправе доставить государю сего боярина.

— Так ведь он наш человек, оставленный в Ямполе Цопой.

— Да, думали, что наш.

— Доказано, что он криводушен?

— Как будто.

— Тогда снимем с него голову, есаул Покотило.

— Велено доставить его к государю живьем и втайне. А то как бы не встревожились люди на рубеже и не опередила бы нас молва. Помимо того, его светлость пожелал самолично удостовериться в его вине и судить его.

Александру со вздохом пожал плечами.

— Что ж, сделаем, как велено, есаул Покотило…

Дед Елисей поднял белый жезл, знак своей власти, и крикнул страже, чтобы позвали к нему Алексу Лису, Копье, Агафангела и братьев Гырбову. Он дал всем наставление, погрозил белым жезлом и назначил Алексу Лису главным: ему всем распоряжаться и за все держать ответ.

— А я разве не еду? — удивился Младыш.

— Ты, капитан Александру, останешься со мной, — сказал есаул. — И прошу тебя именем государя — обуздай свое нетерпение.

Младыш прикусил губу и опустил глаза.

Четверть часа спустя Алекса Лиса, Копье и братья Гырбову уже были в седле, а отец Агафангел запряг четырех лошадей в телегу первой сотни и отряд умчался. Путь предстоял немалый, но впереди была еще половина дня, а до полуночи светил новый месяц.

В день 8 ноября в Ямполе была скотопригонная ярмарка. Рано поутру на окраине города у заезжего двора остановилась телега с конной упряжкой цугом и четверо мирных всадников, ехавших по обе ее стороны. Солнце только что показалось; хозяин стоял на мостике у ворот под охапкой сена, висевшей на жерди над улицей[63].

Один из всадников (это был Алекса), заговорив на украинском языке, почтительно пожелал хозяину доброго утра, попросил приюта и стола на день или на два.

— Если купим то, что нам требуется, — прибавил Алекса, — так долго не задержимся. А коли не достанем, придется пожить тут. Просим, добрый человек, приютить нас. Заплатим хорошо.

— Деньги — лучшие просители, — смеясь, отвечал хозяин заезжего двора.

— Деньги — что ляшские паны, — кивнул Алекса. — Как звать-то тебя, хозяин?

— Иосиф Долговяз, купец. Изволь взглянуть на меня, какой я сухопарый… Ноги, однако, у меня быстрые: весь Ямполь обойду, пока наш поп успеет панихиду отслужить.

Подъехали и остальные всадники и весело рассмеялись. Из крытой телеги высунул бороду его преподобие отец Агафангел и тоже посмеялся, услышав такое прозвище.

Вслед за тем приезжим стало известно, что, помимо длинных и ловких ног, у хозяина есть еще и добрая водка, закупоренная в тот год, когда сбежал из Кракова к себе на родину французский король Генрих. Купцы спешились, бородатый отец Агафангел обошел несколько раз вокруг телеги и коней, и все устроилось: коням задали корм, да и люди не были обижены едой и питьем.