Нихон сёки. Анналы Японии - [21]
В древности Изанаки-но микото, нарекая страну, сказал: „Ямато — это страна легких заливов, страна тысяч узких копий, воистину превосходная страна каменных колец“, — так рек.
А великий бог Опо-ана-мути-но опоками, нарекая страну, сказал: „Это внутренняя страна, [обнесенная] яшмовой изгородью“, — так рек.
А Ниги-паяпи-но микото, облетая толщи пустот на Каменном Корабле Неба, увидев эту страну, спустился вниз и поэтому назвал тогда ее „страной Ямато, которую видно с неба“, — так рек».
Все эти определения, ранее в тексте не встречающиеся, явно довольно древнего происхождения, и на их счет имеются различные объяснения.
Так, оборот акиду-но тонамэсэру-га готоки переведен как «похожа она на выгнувшуюся стрекозу» условно, — по-видимому, этот оборот надо толковать то ли как «стрекоза-самка, лижущая свой зад», то ли как «две спаривающиеся стрекозы, летающие, свившись в кольцо». «Каменные кольца» вообще не находят достоверного объяснения — может быть, имеется в виду место обрядового действа, обнесенное насыпью из камней. «Изгородь», о которой говорит Опо-ана-мути, божество Идзумо, обычно толкуется как «горные гряды, окружающие Ямато», но вообще, в связи с Идзумо разные изгороди появляются довольно часто — это и восьмислойная изгородь, которую строит Сусаново, и восьмислойная зеленая ограда из кустарника, куда во 2-м свитке удаляется Кото-сиронуси, сын Опо-ана-мути-но ками, «уступая страну» Идзумо «Небесному внуку». «Страна, которую видно с неба» — оборот, встречающийся потом в «Манъё:сю:» в качестве макура-котоба, постоянного эпитета к топониму Ямато, но, видимо, значение его ко времени «Манъё:сю:» уже было утрачено, и снова приходится давать перевод чисто условный.
Очевидно, что все эти обороты и магические формулы, возможно, не вполне понятные и на этапе составления «Нихон сёки», собраны в конце 3-го свитка с некоей целью. О ней трудно судить достоверно, в японской научной литературе автору не удалось найти рассуждений на эту тему. На наш взгляд, таких целей можно предположить по меньшей мере две. Первая, магическая, состоит в том, чтобы запечатлеть, зафиксировать этот переход от мифологической истории к квазиисторическим временам и сделать это максимально безопасным образом, прибегнув к магическим формулам. Эпоха богов и первоимператора и сама, таким образом, оказывается за некоторой «яшмовой изгородью». Следующий за этим 4-й свиток, включающий биографии восьми правителей (Суйдзэй, Аннэй, Итоку, Ко:сэй, Ко:ан, Ко:рэй, Ко:гэн, Кайка), за исключением, и не столь существенным, истории Суйдзэй, состоит практически из одних генеалогий, и, по мнению многих исследователей, является не отражением исторически существовавших правителей, а результатом усилий составителей «Нихон сёки», восстанавливающих «правильную историю» и для этого максимально удревняющих ее. Тон и стиль этого свитка совершенно иной, — по сравнению с 3-м, свитком о Дзимму, 4-й скорее напоминает не текст, а некий остов текста, причем на все эти восемь правлений не пришлось ни одного случая взаимодействия этих древнейших правителей с богами и их волей, практически нет даже ни одного упоминания о чем-либо подобном, хотя дальнейшие свитки, включая определенно исторические, полны разных чудес, знамений, насылаемой порчи, вещих снов и т. п.
Таким образом, представляется, что магическая граница между временами решена в тексте стилистическими средствами, кроме того, по-видимому, этому фрагменту авторы придавали большое значение. В сущности, появление и нанизывание этих метафор никак не мотивировано предшествующим повествованием, однако поданы они весьма значительно, как событие, потребовавшее точной датировки и указания на место развертывания. И, таким образом, вторая цель приведенных в конце 3-го свитка речений богов, можно думать, состоит в соположении этих мифологических метафор, как неких синонимов, образующих сложный квазилитературный образ.
Развивая далее эту тему работы со словом в «Нихон сёки», коснемся вкратце лингвистических замечаний авторов.
И в «Кодзики», и в «Нихон сёки» встречается немало этиологических сюжетов, заканчивающихся словами «вот почему это место прозвали так-то». Притом в «Кодзики», как правило, это и в самом деле мифологический рассказ о происхождении топонима. В «Нихон сёки» тот же ход преобразован уже в свете истории языка. Сравним, например:
«Кодзики»:
«Тогда они взяли щиты (яп. татэ), в ладье уложенные, сошли [на берег] и перед ним предстали. Посему и нарекли это место Татэту, Бухта Щитов. Сейчас его называют Кусака-но татэту».
«Нихон сёки»:
«Отступили они до бухты Кусака-но ту, восставили щиты (яп. татэ), и раздался боевой клич. Поэтому переименовали эту бухту и назвали Татэту, Бухта Щитов. Сейчас, бывает, называют Тадэту, Бухта травы тадэ, но это неправильно».
Рассмотрим другой фрагмент.
«Кодзики»:
«…встали они насупротив, так, что река отрезала их друг от друга, и начали вызывать (яп. идоми) друг друга на бой. Посему эта местность получила имя и стала зваться Идоми. (Теперь зовется Идуми)».
