Нигилэстет - [4]
Когда я пришел, Бродски был в ванной. Мать совершала ежедневное омовение своего сына.
– Чудесно. Не буду отрывать вас, – сказал я, стараясь избежать ее мокрой руки. – Продолжайте ваше занятие, миссис Ривера. Я только взгляну. Нет, не на Бродски. На его комнату. В конце концов, у него все же есть какие-то права, не так ли? Благопристойность – основное правило для всех человеческих существ, не правда ли? А он человек, да? Даже если он… Да, да. Я подожду, когда вы вынесете его во всей свежести и чистоте. Благоухающего и морщинисто-розового, как свеженакрахмаленное белье. Знаете, никто не хочет, чтобы его видели в запачканной одежде. И меньше всего человек без рук и без ног.
Мать слабо улыбается и продолжает свое занятие. По виду вполне довольная, она тем не менее не знает, как вести себя со мной. Или знает? Когда мы сильно смущены, возможны только крайние реакции. Либо мы возводим вокруг себя массивные стены, чтобы оградить себя от опасности, либо совершенно беззащитны. Евреи в концентрационных лагерях подтвердили это правило среди всего прочего. Освенцим был питательной средой для невероятных подвигов, выживания и уступок судьбе без всякого хныканья. Лично я предпочитаю хорошую схватку. Без нее нет настоящей победы.
Комната Бродски. Крайне интересно. Должен признаться, я был захвачен врасплох. В самых безумных снах я не мог бы вообразить этот образец совершенства стиля, пропорций, формы, вкуса, красоты. Всё, как положено (или почти как положено). Кирпичные стены, стилизованные под старину, прекрасные репродукции старой живописи – удивительно удачный выбор, все в хорошо подобранных, красивых рамках. Соответствующая обстановка, во всем вкус, утонченность. Я не знаю, как объяснить этот контраст с комнатой Матери. В конце концов, они живут под одной крышей, значит, обстановку подбирал один и тот же человек, разве не так? Вот именно. Не так. Это единственное возможное объяснение. Бродски сам декорировал свою комнату. Как-то ему это удалось. Но как? Я должен выяснить. Среди всего прочего.
Перед тем как уйти из его комнаты, я поднял бамбуковую штору и быстро выглянул наружу. Я так и знал. Дьяволенок оставил себе самый лучший вид. Великолепная перспектива. Держу пари, что ему не требуется приподниматься ни на один дополнительный дюйм, чтобы видеть Куинс на другом берегу реки. Я опустил штору и вернулся в комнату Матери, чтобы подождать Бродски. Я уселся на диване. Когда-нибудь он, возможно, станет моим излюбленным местом, подумал я. Я весь напрягся. Меня переполняло единственное возбуждение, которое мне известно. Я ждал Бродски.
Какое впечатление я произведу? Что мне сказать? Все виды возможностей открыты для меня. Некоторые уже испробованы в предыдущих случаях. Я привык к таким вещам. И все-таки каждый раз происходит по-разному. Всегда присутствует элемент неизвестности. Непредсказуемости. Это – вызов на борьбу. Это причина, по которой я здесь.
Мать входит, она несет сына. Он лежит, завернутый в пеленки, в чем-то, похожем на самодельную детскую люльку или ларец. Мое первое впечатление – дочь фараона, несущая Моисея, найденного в тростниках. И в самом деле, он ее Моисей. Голова у Бродски маленькая, может, в половину нормальной человеческой головы или в треть – трудно сказать. Коническая по форме. Черты его лица то ли смазаны, то ли расположены не там, где надо. На лице нет ничего, что должно быть. По крайней мере ничего, соответствующего ожиданиям. Уши у него расположены низко и на разной высоте. Рот как клюв у птички. Нос, мясистый и слишком большой, будто раздавлен огромной ладонью. Глаза… его глаза мертвы. Они не видят. В них ничего нет. Или – по крайней мере, мне так кажется – сейчас нет. Волосы на голове, как и на подбородке, отсутствуют. Практически и подбородка нет. Только маленький выступ на лице. Определенно нет того, что можно назвать челюстью. Вместо шеи – толстые складки кожи. В общем, в его лице нет гармонии, черты не согласованы друг с другом. Кто-то просто сгреб их вместе, ради шутки. И у него отсутствующий вид. Но так ли это? Кто его знает?
Моя первая реакция – это чрезвычайная радость и в то же время разочарование. Да, разочарование. Потому что он не узнает меня. Значит, он не воспринимает меня. Он ничего не воспринимает. Он просто доволен и наслаждается приятным чувством после хорошей теплой ванны. Маленькие чувственные удовольствия.
– Ему всегда требуется несколько минут, чтобы прийти в себя после ванны, мистер Хаберман, – говорит Мать. – Он любит, когда я купаю его. Любит теплую воду, губку, мыльную пену.
– И когда вы прикасаетесь к нему, мамаша? – осведомляюсь я.
Снова она поймана врасплох и растерянно улыбается.
Я отмечаю каждое слово и каждую реакцию. Позже они мне пригодятся. Нужно узнать как можно больше, говорю я себе. Это мой принцип (один из многих).
Первый звук, который я слышу от Бродски, – это знакомое кошачье мяуканье, то самое, что я слышал в парке перед памятником броненосцу «Мэн» и с тех пор не мог забыть. Его мяуканье теперь меня не удивляет. Я отвечаю на него своей самой теплой улыбкой и глажу его по голове. После этого жеста Мать избавляется от своей сдержанности и приглашает меня выпить с ней кофе. Я соглашаюсь, улучив момент, чтобы еще раз поласкать ее сына. Мать осторожно, очень осторожно кладет Бродски в его кроватку. Это что-то вроде больничной койки, обрезанной по размеру люльки. И я отметил, какой он величины. Впервые я определил его рост. Теперь я понял, что ожидал, что он будет больше, несмотря на отсутствие конечностей. Но он оказался маленьким. Сморщенный и бесформенный торс – вот и все. Не много… Но этого достаточно. Конечно, никогда нельзя мерить человека по своей мерке. И Бродски тому живой пример.
В сборник вошли два произведения современного американского писателя Ричарда Калича – самый первый его роман «Нигилэстет», появление которого в 1987 году произвело эффект разорвавшейся бомбы, и написанный в 2002 году роман «Чарли П», свидетельствующие о виртуозной манере и глубоком психологизме их автора.Великолепный гротеск на грани абсурда и тонкий психологизм поразительным образом сочетаются в произведениях Ричарда Калича, превращая их в далеко не легкое, но очень увлекательное чтение.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.