Нидерланды. Каприз истории - [45]
«Если бы не было дамб, то в результате сколько-нибудь высокого наводнения под воду ушли бы все расположенные у моря провинции до линии Гронингена, Лееувардена, Хейренфейна, Стейнвейка, Зволле, Амерсфорта, Утрехта, Горинхема, Бергена-на-Зооме и Антверпена, — писал геолог Винанд Старинд в 1856 году. — Тут и там вдоль этой линии остались бы в половодье мысы на высотах, где сейчас находятся Волвега, Стейнвейкерволт и Гой, а дюны виднелись бы над водой как вытянутые острова». Вплоть до середины XX века за привычными дамбами и плотинами таилась неопределенная угроза со стороны моря, и сознание этой опасности воздействовало на чувство жизни у голландцев как перманентная угнетенность. Ведь бурный залив Зёидерзее был укрощен гидротехническими сооружениями Афслёйтдейка только в 1932 году. А после этого должны были пройти десятилетия, прежде чем устья Рейна, Мааса и Шельды были защищены дамбами и защитными сооружениями от штормового нагона, без которых морские наводнения могли беспрепятственно проникать внутрь страны; плотины были вообще уже, ниже и гораздо уязвимее, чем сегодня.
Каждый житель побережья время от времени сталкивался с угрозой наводнения. Например, дом на краю Схидама, в котором жили поколения нашей семьи, находился в ряду домов, которые одновременно служили чем-то вроде плотины, сдерживавшей водный поток при разливе Мааса. В случае опасности окна и двери закрепляли толстыми досками, а пазы и щели замазывали жирной глиной. В старом школьном сочинении моего отца я нашел описание такой бурной ночи: «Ты сидишь на корточках, засовывая глину в щели, сидишь до боли в ногах; справа и слева, насколько хватает глаз, видна линия призрачных огней, у которых различаешь смутные человеческие фигуры. К твоим пяткам подступает вода, покрытая соломой и ряской, иногда очень близко, а потом опять уходит. Над твоей головой под порывом ветра противно скрипят и шуршат ветки деревьев…»
Но вода могла наступать и с суши, по руслам Рейна и Мааса. Особенно весной возникали иногда крайне опасные ситуации, когда ледяная масса могла вздыбиться, став горой в несколько метров, против которой не в состоянии устоять никакая плотина. Такие большие озера, как Харлеммермеер и Зёйдплас могли до 30-х и 40-х годов XIX века при прорыве плотин превращать целый район между Роттердамом, Гаагой, Лейденом и Гаудой во внутреннее море. Еще в феврале 1953 года этот южноголландский район польдеров, включая названные города, едва избежал катастрофы только благодаря тому, что шкипер Ари Эвергрун ввел свое судно «Два брата» в начинавшую расти пробоину в плотине на голландском Эйсселе у Ниверкерка. Так он сумел в последний момент спасти около трех миллионов людей от наводнения.
Конечно, обо всех этих опасностях знали, но, хотя о них не думали постоянно, вольно или невольно такое знание покрывало психику многих нидерландцев тонким налетом страха. Они жили в ловушке, которую сами и создали, в городках, расположенных на несколько метров ниже уровня моря, в деревнях и на фермах, связанных с внешним миром дорогами, по которым с трудом можно было проехать, на польдерах, где ночью могло быть темно, как в склепе.
Нидерландский писатель Артур ван Схендел в романе «Водолей» описал прорыв речной плотины, увиденный глазами мальчика. «Он видел повсюду льдины, громоздившиеся друг на друга, переворачивавшиеся, двигавшиеся вперед, там, по ту сторону башни и крыш, но нигде ни земли, ни плотин. Он стоял выпрямившись и высматривал, но не было ничего, кроме воды и льда, подальше — плачущие люди и кричавшие мужчины, и везде несчастные мычащие коровы. Тетка крепко прижала его к себе под своим пальто, накрыла ему голову и не переставая повторяла: “Тихо, тихо…”. Бабушка, воздев руки к небу, стонала: “Более! Боже! Что же мы такого сделали…”»
Низинные части Нидерландов, все эти польдеры, все эти равнины за плотинами, юг Голландии и Зеландии, устье Рейна и Мааса, области вокруг бывшего залива Зёидерзее, части Гронингена и Фрисландии, — это не откровения божественной природы, но от начала и до конца творение рук человеческих, и их жители проникались ясным сознанием этого на протяжении веков. Церкви здесь обычно массивные и большие, но до неба они недостают. Это была — и отчасти по-прежнему остается — страна одетых в черное, строго верующих кальвинистов; страна глубоко укоренившейся ортодоксальной традиции, которая оказала значительное влияние на нидерландскую политику; страна, где упрямо борются с водой и другими природными стихиями, но где в то же время питают глубокое уважение к величию Господа. Страна человеческой устремленности и покорности судьбе, уверенности в себе и зависимости, веры в божественное Предопределение и одновременно глубокого чувства вины; страна протестантизма, всегда находящегося в поиске, которому не суждено завершиться.
Итак, это была страна неустанного религиозного беспокойства: поступаю ли я по-настоящему хорошо? как нам избежать кары? какое учение истинное? Когда с конца XVIII века в Нидерландской реформатской церкви (Hervormde Kerk) стали распространяться либеральные и просвещенческие идеи, именно из этой строго верующей среды последовала резко негативная реакция, хотя сначала свое недовольство там не выражали открыто. Тут и там ортодоксальные верующие стали собираться маленьким крутом на домашние молитвы, они бойкотировали церкви, где вместо давно знакомого торжественного пения исполняли новые «вольнодумные» песни, и призывали к строгому и скромному образу жизни в соответствии с «учением праотцов». Под последними подразумевались ортодоксальные теологи и политики, которые к началу XVII века первыми пытались сформулировать нечто подобное национальному кальвинистскому самопониманию.
